Песнь волчьей крови - [2]

По моим негласным подсчетам, в нашем классе только я, серая мышка Кейт и недотрога Молли оставались девственницами, но даже у Кейт и Молли уже был опыт с поцелуями. Когда моя мать узнала, что девяносто восемь процентов моих одноклассниц уже живут половой жизнью, она всерьез обеспокоилась тем, что её дочь «отстает» от остальных. Что значит отстаю?! В чем?! Не важно… Уже спустя неделю после фестиваля воздушных змеев, я шагала рядом с Генри в сторону кафе-мороженого, так как моя мать, узнав, что я в очередной раз решила отказаться от встречи с голубоглазым блондином из-за внеочередного желания поднатаскаться по матанализу, буквально вытолкнула меня из квартиры. Она переживала. Всегда. По любому поводу, связанному со мной. Так что, когда она не переживала о моём преждевременном интеллектуальном развитии, она начинала трястись над моей «стагнацией» в половой жизни.

Генри мне нравился, но, по-видимому, маме он нравился куда сильнее. Почти каждый вечер она спрашивала меня о голубоглазом блондине, а когда понимала, что я не горю желанием о нем говорить, начинала говорить о нем сама, пересказывая мне давно известные факты из жизни парня. Больше всего ей нравилось говорить о его обучении в университете Брунеля, где он изучал азы международного бизнеса, и о том, что парень всего на четыре года старше меня (что, по сугубо личному мнению моей матери, было отличным параметром для начала взаимоотношений между парнем и девушкой).

В том, что Генри питает ко мне чувства, у меня не было сомнений. Ни у кого не было. Для того чтобы это понять, достаточно было изучить его подписи под десятью нашими совместными фотографиями, которые он выложил в своем аккаунте. Например, фотография, на которой мы стоим на пляже, полубоком к камере, подписана Генри как «#СчастьеБлизко», а на фотографии, где мы сидим в компании его друзей в Макдональдсе, дорисованная стрелка справа от моей головы гласит «Обладательница самых красивых глаз». Генри мне нравился, и, чего таить, он был весьма симпатичен, вот только я не чувствовала «бабочек в животе», о которых моя мама так много мне рассказывала.

На этих выходных Генри должен приехать в город, и у нас уже намечена встреча в Хампдене[2], но, почему-то, меня это не заставляет прыгать до потолка. Предчувствие того, что на сей раз у меня не удастся предотвратить очередную попытку Генри совершить, первый для нас и отдельно для меня, поцелуй, заставляло меня сомневаться в том, что я действительно хочу целоваться с этим голубоглазым красавцем. Хотя все его друзья и, благодаря его брату — моему однокласснику, все мои друзья считали нас парой, я всё еще не могла понять того, как я умудрилась начать с кем-то отношения и даже не осознать этого. Эти отношения не казались мне скоростным локомотивом, с которого я не могла спрыгнуть, не переломав себе кости. Скорее они напоминали мне дебри, и чем дальше я в них заходила, тем больше запутывалась. Я терпеливо ожидала бабочек в животе и звёздочек в голове, но они не появлялись, что заставляло меня всерьез сомневаться в том, что я действительно влюблена. Прежде я никогда не влюблялась, поэтому не могла пойти по принципу сравнения — сравнивать было не с чем.

В итоге, я пришла к выводу о том, что этот красивый блондин мне очень нравится, но не более того. И уже в эти выходные мне предстоит либо наверняка приобрести себе парня посредством поцелуя, либо, наконец, избавиться от этой головной боли. Не знаю почему, но я разрывалась между двумя этими вариантами, так как и первый, и второй с одинаковой силой манили меня на свою сторону.

Проблема № 3. Благотворительная вечеринка в поддержку начинающей местной поп-группы «Мармеладный Шоколад».

Когда Мэдисон подошла ко мне в раздевалке после очередной тренировки, я думала, что она снова попросит помочь ей отработать нападающий удар мячом, но всё оказалось куда хуже. Девушка протянула мне листовку, на которой, из трех силиконово-пластических див, я смогла узнать её старшую сестру. Мэдисон была отличной девчонкой, выкладывающейся на тренировках на все сто, наверное, поэтому, как капитан команды, я не смогла отказать ей и в итоге сама не поняла, как дала своё обещание прийти на благотворительную вечеринку «Мармеладного Шоколада». В результате Мэдисон была на седьмом небе от моего согласия, а я была где-то между небом и землей, стараясь улыбаться как можно более ровно. Уже позже я узнала о жестком дресс-коде и о том, что мне будет сложно его соблюсти.

В школе я была первой нарушившей негласное правило ношения девушками юбок. Наш лицей отличался красивой школьной формой бордового цвета, которая мне всегда безумно нравилась. Парни носили пиджаки с черными брюками, девушки же сочетали с пиджаками юбки в клетку, но неотъемлемой и моей самой любимой частью наших костюмов был клетчатый галстук. Я никогда не стремилась к мужеподобной красоте, о чем ярко свидетельствовали мои густые, темные, почти черные волосы длиной ниже лопаток, и тем более, я никогда не задумывалась о феминизме, но когда два года назад идиот из параллельного класса задрал моей однокласснице юбку, я не на шутку взбунтовалась. Уже спустя неделю после произошедшего, я, в серьезных дебатах с администрацией лицея, добилась официального разрешения на ношение девушками брюк, а еще через месяц большая часть лицеисток забросила свои короткие юбчонки в дальние полки школьных шкафов. Естественно о моем относительном подвиге, который я считала всего лишь выражением собственного мнения, написали в школьной газете, но позже сюжет перетек на первую полосу региональной прессы, после чего мне пришлось отказываться от предложений официально представлять права феминисток, подростковых сексуальных меньшинств и брошенных собак. Наверное, мне только защиту прав потребителей не предлагали возглавить.