Песнь в мире тишины [Авторский сборник] - [53]

Доктор отказался что-либо сделать; но спустя некоторое время Арпад вспомнил о своих друзьях Кори-Эндрюсах, состоятельной чете, которая тщетно мечтала о наследнике. Арпад рассказал Кори-Эндрюсам о затруднительном положении Вероники, и те немедленно предложили усыновить ребенка, как только он появится на свет или, скажем, через месяц после родов. Нет, правда, они будут так рады и так благодарны.

— Что ты думаешь об этом предложении? — спросил Арпад жену. — Давай обсудим.

Вероника скрестила руки на коленях и сказала, что она всецело полагается на него.

— Давай обсудим, — повторил он. — Ничего предосудительного в этом нет. Конечно, решать должна ты, но что касается меня, я говорю: да. Безусловно, да, — подчеркнул Арпад. — Потому что я, видишь ли, не из чадолюбивых мужчин, а уж ты и совсем не из той породы женщин. Что проку сентиментальничать или поступать опрометчиво? Природа любит издеваться над нами, только поддайся ей! Вся история цивилизованного общества — это непрерывный конфликт человека с природой. Нам все время приходится подавлять свои желания и приспосабливаться. В этом нет ничего противоестественного. На все есть свое время и место, а сейчас это для нас страшное неудобство. Ребенок — ведь это ужасные расходы. Пожалуй, пришлось бы бросить постройку дома. Ну, что ты скажешь? Могу я ответить Кори-Эндрюсам, что ты согласна?

Вероника разняла руки и сказала:

— Да, пожалуй, ты прав, безусловно.

Итак, они продолжали строить свой загородный домик, и в течение нескольких месяцев ничто не омрачало прекрасную, мирную жизнь Вероники и Арпада. Ей не приходилось готовить распашонки и пеленки для будущего ребенка, у нее не было ни малейшей склонности, никакого вкуса к этому виду искусства, а Кори-Эндрюсы доставили все необходимое. Эти люди были просто воплощением доброты.

— Замечательные люди, — говорил Арпад, — и невероятно богатые. Они готовы оплатить все расходы, и ребенок будет для них как их собственный, их наследник. Да так оно фактически и будет, — повторял Арпад. — Ребенок действительно будет их собственный. Это нерушимый договор, хотя он и не скреплен печатями.

Весной Вероника не играла ни в гольф, ни в теннис, потому что ее положение стало уже очень заметным, и Арпада это беспокоило. То ли ему было стыдно за нее, то ли стыдно перед самим собой, во всяком случае, он предпочитал теперь играть в гольф без нее. Например, так: как-то раз он сказал ей, что сегодня не в форме, но обещал Джонни Плантеру сыграть с ним раунд…

— Ну конечно, — ответила Вероника. — Почему же не сыграть?

Арпад ушел и встретился с Плантером на площадке для гольфа. Там только что начали партию два очень неторопливых игрока — Смит и Браун, поэтому Куасс с Плантером уселись на веранде и стали дожидаться, пока те не скроются из виду.

— Кто такой этот Браун? — спросил Куасс у Плантера.

А Плантер ответил Куассу:

— Браун? Он биржевой маклер.

— А Смит?

— Кажется, он в железнодорожной компании.

— А, в железнодорожной компании! А что там можно делать, в железнодорожной компании, Джонни?

— Право… не могу сказать… не знаю, никогда не имел с этим дела, — ответил Плантер. — А как поживает ваша жена?

— Хорошо, совсем хорошо, в ее положении даже превосходно, — ответил Арпад, — хандрит немножко, конечно, ей сейчас тяжело приходится, почти никуда не ходит, а я тоже не могу все время около нее сидеть. И вот чуть что, сейчас в слезы и всякое такое…

— Да, да, — сказал Джонни Плантер, — женщины всегда так. Они такие странные.

— Да, очень странные! Даю вам слово, моя жена способна плакать часами: и от радости, и от горя, и так, из-за каких-нибудь пустяков, и просто без всякой причины, плачет целыми днями. Довольно утомительно, знаете ли.

— Как вам нравится мой новый свитер?

— Очень мило, Джонни. А что это вы мне говорили — вы правда сделали куртку с темно-красными отворотами?

— Я… нет. Они…

— Ярко-красные?

— Да, пожалуй.

— А вам не кажется, что яркие отвороты убивают куртку, Джонни?

Плантер покачал головой, а Арпад продолжал:

— Интересно, какого происхождения слово «куртка»?

— Ха-ха! — рассмеялся Плантер. — Вот уж не знаю. Очень трудно сказать.

— Гм! Такое простое слово. Знаете, странно, должно же оно иметь какое-то происхождение.

— Да, любопытно. Очень любопытно.

— А я вам рассказывал, что был у Джорджа Фримптона на прошлой неделе?

— Я слышал об этом.

— Ах да, ведь я там встретил вашу приятельницу!

— Молли говорила мне, что видела вас.

— Знаете, Джонни, она необыкновенно мила, но только я подумал — так, между прочим, — что она как-то держит людей на расстоянии.

— Ого-го! Вы находите? — Плантер был в полном восторге и жадно ловил каждое слово.

— У нее, знаете ли, такая манера, — продолжал его приятель, — обрывать на полуслове разговор… Она не ведет с вами беседу так, как полагается, а только вставляет: «Ах, вы так думаете, да?». И на этом все кончается. Говорить уже не о чем. Но в общем, она очень мила.

Джонни Плантер казался приятно смущенным, а его приятель продолжал:

— Когда она улыбается, вы, наверно, заметили, у нее виден край верхней десны.

— Да? Но ведь это почти у всех так?

— У меня — никогда, — сказал Куасс Плантеру, а Плантер тут же пристал к Куассу: — Улыбнитесь! — И, когда Куасс улыбнулся, Плантер закричал: — Видно! Видно! И даже очень.