Песнь в мире тишины [Авторский сборник] - [50]

Моргушка — ее на самом деле звали Ида Парагрин — была высокая, красивая, томная и таинственная. Перед тем как вернуться домой, она обычно звонила по телефону.

— Парри, — ее протяжный шепот плыл из аппарата, — сообщал ли кто-нибудь из девяноста девяти идиотов, которых мы называем нашими друзьями, о своем намерении прийти сегодня к обеду?

— Нет, дорогая.

— Хорошо. Тогда нам понадобятся только два-три яйца. Я принесу их.

— Моргушка, милая, не надо. Я уже кое-что приготовила.

— Божественное создание!.. А что именно?

— Ну знаешь, Моргушка, я купила макароны.

— Боже мой, Парри, я просто не нахожу слов! А скажи, не оставил ли этот варвар из полиции снова повестку на мое имя?

— Да, милая, она здесь, на письменном столе, вот тут, возле телефона.

— Будь он проклят! — негодовала Моргушка.

— Что ты говоришь? — пищала Вероника.

— Я сказала «будь он проклят». Он пристал ко мне сегодня, когда я уходила, но я притворилась, будто это не я. Ужасный болван! Каждый год меня вызывают повесткой по поводу собаки, которой у меня нет. Ты слышишь, Парри? У меня никогда не было собаки и никогда не будет.

— Да, дорогая. И я велела швейцару сказать, что ты уехала в Японию.

— Ах, но он такой дурак, Парри, он даже соврать как следует не сумеет.

— Да, правда, Моргушка, они поймали Нору и вручили повестку ей.

— Парри, милочка, неужели я единственный человек на свете, который способен все толком уладить? Ну, до свидания, милая, я сейчас иду прямо домой.

Мигушка — или по-настоящему Элла Перкинс — была смуглая и некрасивая, а Фелисити Пинк — Кивок — была коротышка с курчавой, как у полинезийки, головой. Они все вместе строили планы на будущее, и Вероника, по-видимому, обладала особым даром придумывать разные планы, где все отличалось удивительным по своей простоте совершенством. Например, они всегда будут жить вместе. Они никогда не выйдут замуж.

— Конечно, нет, — говорила Ида Парагрин. — В жизни нет высшего смысла, но жизнь есть факт, а когда имеешь дело с фактом, естественно, стараешься извлечь из него все, что только возможно. Пожалуйста, никаких замужеств.

Тогда Вероника придумала, что хорошо бы им приобрести плавучий дом и уехать жить на Темзу, где-нибудь между Путни и Кью. В тот день Вероника гуляла по берегу Темзы, недалеко от Хаммерсмиса, и любовалась полетом морских чаек на фоне осеннего заката; они порывисто выбивались из-под облаков, стремительно кидались вниз, взметая длинные струйки воды, и высоко взлетали над рекой, уносясь по направлению к Барнсу. На берегу, под зеленым флагом с белой надписью «КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ», возле груды досок и туго набитых мешков, какие-то люди возились с подъемным краном и воротом. Ах, ее даже бросило в дрожь от волнения. Мужчины свистели и говорили разный вздор. Мужчины такие глупые. А на том берегу отчетливо выделялось пять высоких дымовых труб, совершенно одинаковых, и церковная башня, мало чем от них отличавшаяся. Глядя на них, Вероника почему-то подумала о Египте. Вот что ей хотелось бы иметь — плавучий дом; и поплыть именно в Египет. Но вскоре этот идеал был вытеснен другим — мечтами о кочевой жизни. О небо, какое блаженство скитаться по всей стране в крытой арбе, которую везет гнедая лошадка!

— Мы должны жить калейдоскопически! — восклицала Вероника. Но пока что они жили не так и только предавались мечтам то о плавучем доме, который будет их возить из города в город, то о настоящем собственном доме с множеством всяческих удобств и турецкой баней. Затем дом превратился в коттедж. «Коттедж в сельской местности, — говорила Вероника. — Он будет прятаться, именно прятаться, в гуще прекрасного сада, обнесенного живой изгородью, а к белой калитке будет вести извилистая, мокрая от росы дорожка». На калитке она непременно повесит почтовый ящик и отдаст ключ почтальону, на тот случай, если он принесет какой-нибудь пакет. Почтальоны бывают очень милые, только они носят такие грубые башмаки. Да, почтовый ящик, выкрашенный в голубой цвет, и к нему маленький медный ключик. И она надеется, что в него не залезет никакая мышь и не залетит толстая пчела, приняв его по ошибке за улей. Птицы — те тоже проделывают всякие глупые штуки с почтовыми ящиками, а одна даже свила себе гнездо в кастрюле ее тети. Конечно, у Вероники будет медная кастрюля. И целый набор перчаток — для домашней работы, для мытья посуды, для сада и прочего, все разные, — и крючки, чтобы их вешать. С ярлычками. И она наймет в прислуги красивую, преданную ей девушку-шотландку, у которой будет незаконный ребенок.

— Парри, милая, — говорила Ида Парагрин, — ты будешь жить у конечной остановки трамвая, на вилле с дверями шоколадного цвета и медным дверным молотком. Как ослепительно он будет блестеть!

— Нет, знаешь, — возражала Вероника. — Я предпочла бы иметь медный звонок в виде собачьей головы с веревочным кольцом в пасти.

Мало-помалу Моргушка, Мигушка и Кивок начали замечать, что Вероника говорит о каждом новом доме, даже не упоминая о них, так, словно ей одной предстоит там жить. Это становилось еще более явным, когда Вероника заговаривала о том, как она поедет за границу. Но теперь им было все равно, они уже перестали разделять ее восторги и предвкушать все эти несбыточные радости. Вероника столько раз откладывала свои планы и всегда находила для этого какую-нибудь причину; обычно причина заключалась в том, что Веронику всецело поглощала совершенно новая и еще более прекрасная мечта. Ну, что можно поделать, если мечты о радости так изменчивы? Вероника была подлинной жертвой своих мимолетных фантазий; все необычное манило ее, все пленяло ее воображение. И ей нравилось думать о всяких запретных вещах не потому, что ей хотелось их делать или она считала, что их надо делать, но потому, что она думала, что их не следовало бы запрещать. Для нее прелесть была не в достижении цели, а в бунте против всяких запретов.