Песнь в мире тишины [Авторский сборник] - [17]

— А я не хочу ждать, когда оно победит. Я в него не верю, никогда его не видела, никогда не чувствовала, мне от него нет никакого проку. Я могла бы пойти и украсть, могла бы пойти на панель, сделать любую гадость — мне все равно. Но что хорошего в добре, если от него нет никакого толка?

— Постой, постой, — задохнулся Рептон. — А какой толк в зле, если от него не делается лучше?

— Я в том смысле… — начала Лалли.

— В том, что ты говоришь, нет никакого смысла.

— Я в том смысле, что, когда нет выбора, нечего тратить время на разговоры о морали и о гордости, это глупо. Ах, милый! — Она опустилась на пол и прижалась к его груди. — Я не о тебе, ты для меня все. Потому-то меня и злит, что с тобой так обращаются, злит, что ты получаешь удар за ударом, что нет никаких улучшений. И так будет всегда. Теперь я понимаю, что ничего не изменится, и это ужасает меня.

— Ну, ну, — он поцеловал ее и стал успокаивать: она была его возлюбленная. — Когда нам плохо, наше воображение окрашивается в цвет наших злоключений, несчастий и неудач. На меня иногда находит странное предчувствие, что когда-нибудь меня повесят. Да, да, не знаю, за что, ну в самом деле, за что меня могли бы повесить? А в другие дни что-то подсказывает мне, что я стану, знаешь, кем? Премьер-министром! Да, это все — явления необъяснимые. Я даже знаю, что должен буду делать, у меня свои планы, я даже составил список министров своего кабинета. Вот как бывает!

Но Лалли твердо решила уехать от него, она оставит его на время и заработает себе на жизнь. А когда дела пойдут на лад, она вернется. Так она ему и сказала. У нее есть друзья, которые обещали подыскать ей какую-нибудь работу.

— Но что ты собираешься делать, Лалли? Я…

— Уеду в Глазго, — ответила она.

«В Глазго? — Он кое-что слышал об этом Глазго! — Боже милостивый!»

— У меня там есть знакомые, — спокойно продолжала девушка. Она поднялась и присела на ручку кресла. — На прошлой неделе я им написала. Они найдут мне работу в любую минуту, и я смогу поселиться у них. Они меня зовут, даже прислали денег на дорогу. Мне кажется, я должна ехать.

— Значит, ты меня не любишь, — сказал он.

Лалли поцеловала его.

— Нет, ты любишь? Скажи!

— Ну да, милый, — сказала Лалли, — конечно.

Ему стало не по себе; он обиженно отстранил ее. Куда же умчалась их бурная, страстная любовь? Она внимательно вглядывалась в него, потом ласково произнесла:

— Любимый, не грусти, не принимай это так близко к сердцу. Да я для тебя луну с неба достану.

— Нет, нет, не надо! — нелепо воскликнул он.

В ответ на ее снисходительную улыбку он мрачно засмеялся и откинулся в кресле. Девушка встала и начала бродить по комнате, машинально поправляя какие-то мелочи, но тут он снова заговорил:

— Значит, я тебе надоел?

Лалли решительно подошла и опустилась возле него на колени.

— Если бы ты мне надоел, Фил, я бы себя убила.

Он обиженно пропустил ее слова мимо ушей.

— Пожалуй, этим и должно было кончиться. Но я так безумно любил тебя.

Тут уж Лалли заплакала, припав к его плечу, а он рассеянно перебирал пальцами пряди ее густых каштановых волос, словно это были брелоки на цепочке от часов.

— А я-то думал, что как только наши дела поправятся, мы сможем пожениться.

— Я вернусь, Фил, — она нежно обняла его. — Я вернусь, как только ты этого захочешь.

— Значит, ты все-таки решила уйти?

— Да, — сказала Лалли.

— Ты не должна уходить!

— Я бы и не ушла, если бы… если бы хоть что-нибудь, если бы тебе хоть как-то повезло. Но раз все так сложилось, я должна уйти, чтобы дать тебе хоть какую-то возможность; ты же понимаешь, милый?

— Ты не должна уходить, я протестую, Лалли. Я ведь люблю тебя, и, конечно, мне хочется, чтобы ты осталась со мной, вот и все.

— А как мы будем жить? — Я… я не знаю. Что-нибудь откуда-нибудь да свалится, но мы должны быть вместе. Ты не должна уходить.

Лалли вздохнула: какой он глупый. А Рептона начала точить обида на то, что она все сделала по секрету, ничего ему не сказала перед тем, как написать в Глазго. И вот, пожалуйста, — у нее уже и деньги на билет и можно считать, что она уехала. Да, все кончено.

— Когда ты собираешься ехать?

— Еще не так скоро, почти через две недели.

— Великий боже! — простонал он. Ну ясно, все кончено. Ему и в голову никогда не приходило, что конец может быть таким, что она первая порвет с ним.

Мысленно он всегда рисовал себе трогательную сцену, как он с достоинством и мягкой иронией сообщает ей, что, мол… Он, правда, не очень представлял себе, какие скажет слова, но считал, что случится это именно так. И вдруг, нате вам, у нее уже билет в Глазго, можно считать, что ее уже здесь нет. Никакой трогательной сцены, никакой мягкой иронии — на самом-то деле он был взбешен, взбешен, хоть и не выказывал этого, в нем все так я кипело. Но он сказал спокойно и грустно:

— Что ж, я перенес столько невзгод, перенесу, наверно, и это. — Вид у него был мрачный и трагический.

— Фил, милый, ведь я делаю это ради тебя.

Рептон презрительно хмыкнул.

— Нам свойственно заблуждаться насчет причин, толкающих нас на самые обычные поступки. Природа лукавит со всеми нами. Ты устала от меня, что ж, я не вправе тебя винить.