Песнь тунгуса - [53]

– Стоп травить канат! Вира якорь! Стоп машина! Полный назад!

– Во-о! Ешшо огрызается, чудище кудлатый! Подождиии, допрыгашься!

– Закрепить якоря по-походному! – гаркал Андрей. – Чисто ли за кормой? Приготовить кранцы!

– Ах ты, напасть на нас! Погоди, самому будут кранты!

– Подать буксир! Отдать швартовы!

– Тьфу на тебя! – крикнула бабка и закрыла ворота.

– За кормой все чисто! – орал ей вослед Андрей. – Следовать в кильватер за буксиром! Крепить носовой шпринг! Крепить кормовой!.. Пошла… вить веревки в гальюне…

Мишка свернул на другую улицу. Андрей в шинели пошел куда-то своей дорогой.

11

Шагал Мишка дальше – к заливу и снова в сторону, вправо, вдоль моря, видя у моря завод, катера, трактор, бочки, груду дров, бревна, а вдалеке – двойную скалу Шаманку.

Мишке с Полинкой туда ходить не позволяли – к Шаманке, вообще со двора не отпускали. «Свалитесь в море, и унесут нерпы». Но однажды Матрена куда-то отлучилась, понос ее, что ли, пробрал, и Мишка с Полинкой пошли со двора, оказались за забором и побежали дальше, мимо кирпичного заводика с ямами из красной глины, воротами, приспособлениями для замеса глины, которые крутили лошади, а их водили мальчишки, мимо цистерн с соляркой, заправляться которой катера и лодки подходили прямо сюда, к берегу, к деревянному пирсу, мимо хлебопекарни, благоухающей свежим хлебом. Тропинка песчаная прямо на перешеек их и привела, а оттуда уже рукой подать до скалы. Но Полинка чего-то заупрямилась, страшно ей стало, хотя море спокойное было, даже ласковое, синело, лепетало тихонько что-то на камнях. Мишка тянул Полинку, та упиралась. Потом села на корточки, пописала. И уже после этого пошли они дальше. Да тут лошадь заржала, их много бродило около поселка, паслись вольно лошадки. И на Полинку снова страх напал. Тогда Мишка один дальше пошел, а Полинка заревела.

Что было дальше, Мишка смутно помнит. Как будто враз оказался среди каменных перьев и глядит сверху на все – как вот сейчас, зависнув над ровдугой с углем в руке.

Уголь эту скалу и выводит. Скала-птица. Вон она.

…Уж не та ли птица кыыран?

Увидел их какой-то мужик. Взял ручонки в свои теплые здоровенные шершавые ручищи, пахнущие рыбой, табаком, и повел к поселку. А оттуда уже растрепанная Матрена ковыляет, кричит, грозит кулаком, а другой рукой на палку опирается, ветер платок раздувает.

И сейчас Мишка вдруг подумал: а не этот ли Андрей и отвел их? Но лица его вспомнить не мог. И вообще не помнил дулбуна такого совсем.

Мишка шел и не мог найти этот дом. Дом, где он жил со своими родителями, застенчивой худенькой женщиной с фото и невысоким смуглым настороженным отцом, да еще с бабушкой Катэ… Она-то раньше в Усть-Баргузин свадьбу готовить уплыла на пароходе, потому и жива осталась. Потом они вдвоем с внуком в этом доме жили несколько месяцев, пока дядька Иннокентий с тетей Зоей не переехали на заповедный берег и не позвали их.

Где же мы с тобой жили, бабушка?

Раз Шаманка поблизости, то и дом где-то здесь должен быть…

И тут вдруг включилась какая-то особенно ясная память, как вот бывает в озере вода теплая – и вдруг ледяная от близкого родника. Ну, как будто такой родник и открылся. И Мишка смело пошел по улице мимо домов с дымящими трубами и лающими собаками, узнавая все со странным чувством горечи или не горечи, а какой-то диковинной радости… не поймешь. Чувство острой тоски. И ног уже не чуял под собой. Шагал быстро, ага. Прочел знакомое название улицы: «Кирпичная». Так и есть.

В этом доме с облупленными синими воротами и жил Кит.

А в этом большом, почерневшем – в одной половине Мишка, в другой – Полинка. И с другой стороны еще две семьи, их он уже не помнил.

Мишка остановился. Даже шапку захотелось снять, вспотела голова от волнения.

Постоял посмотрел в окна… И окна на него глядели, чисто-черные, как очи бабушки Катэ… Он повернул и зашагал обратно. Все, ага. Уже ему захотелось отсюда побыстрее сбежать. Нет здесь никого и ничего. Пустое. Люди, конечно, какие-то живут, а на той половине – Полинка с родителями. Но ни матери, ни отца, ни бабушки Катэ здесь нет. Это Мишка понял враз и окончательно. А раньше как будто сомневался…

За этим и приперся в такую даль-то? Кто знает. Вдруг пришло на ум, что этот дулбун Андрей назвал его хубунком. А бабушка и говорила, что родителей забрал к себе нерпичий царь и сами они нерпами обернулись. Передернул плечами.

Надо выбираться отсюда помаленьку.

На подходе к фотоателье он повстречал Кита в белой кроличьей шапке и цыганской, как все называли эти косматые искусственные изделия, черной искрящейся шубе. Сразу и не узнал его. Тот сам его окликнул.

– Ну, самое, чё-о? Видел Полинку?

– Не-а, – сказал Мишка.

– Так ты куда?

– За чемоданом, – сказал Мишка и вдруг понял, что он совершенно чужой здесь, нет никого у него на острове.

– А потом?

Мишка пожал плечами. Кит махнул рукой и позвал его с собой на обед, но Мишка отказался, он ведь только что поел.

– Это правильно, – сказал добродушно Кит, – переедать вредно. Но я тебя мамке показать хочу.

– Не-а, – отозвался Мишка, – зачем.

– Да ты дикий совсем, – сказал Кит. – Сматываешься уже?

– Ага.