Песнь Сорокопута - [100]

– Не томи. Что за признание?

– Оскар признался, что когда ему было десять, мистер Вотермил наказал ему стать мне лучшим другом, чтобы находиться ближе к Готье. Требовал, чтобы Оскар приложил все силы ради этого, и, если потребуется, применял лесть, а также лицемерил, врал, лишь бы войти в мой близкий круг. Он не хотел этого, но отец заставил. Именно мистер Вотермил рассказал ему, что Готье – последний принц Бёрко.

– Вот же мразь.

– Я тоже поначалу злился. Он воспользовался мною, чтобы подружиться с Готье.

– А что сейчас? Уже не злишься?

– Он начал со мной дружить в корыстных целях, это очень ударило по моей самооценке…

– Да она у тебя из стали.

– Со стороны легко судить.

– И что же? У него получилось сдружиться с Готье через тебя?

– Я думаю, нет. Готье избегал его, как огня. Возможно, в этом и моя заслуга, чему я очень рад.

– И поэтому ты не рассказываешь Оскару о причине разрыва вашей дружбы?

– А что я ему скажу? «Ты со мной всё это время общался из-за своего папочки». Он сразу передаст это мистеру Вотермилу, и тогда я боюсь представить, что учудит этот человек. Да и зачем ему Готье?

– Зачем ему наследник империи Бёрко? Дай-ка подумать… Тебе в алфавитном порядке?

– Это был риторический вопрос. У Готье нет никаких шансов взойти на престол до девятнадцати лет. Пока правит Совет старейшин, он не позволит наследнику Лукиана вернуться и встать во главе страны.

– В лучшем случае мистер Вотермил может всем заявить, что принц жив, и устроить переполох в стране. В худшем – убить его. Папаша Оскара тоже в составе старейшин, да?

– Да, но он руководит маленькой партией.

– Каждый голос может стать решающим.

– В любом случае я не знаю, что на самом деле замышляет отец Оскара.

– Но ты продолжаешь общаться с ним.

– Я знаю… Называй меня как хочешь, но я не могу оборвать наше общение на корню. Тогда, будучи пьяным, он признался, что я его лучший друг, и пусть он ненавидит отца, но дружба со мною – единственное, что хорошего посоветовал мистер Вотермил.

– Я сейчас расплачусь.

– Я и не ожидал от тебя понимания.

– Ты его отталкиваешь, затем позволяешь приблизиться, и так по кругу. Это ли не жестокость?

– Возможно. Кто говорил, что будет легко?

Люмьер подошёл к Гедеону, оступился и в следующую секунду пролил воду на рубашку брата. Гедеон четырхнулся.

– Да что ты как слон в посудной лавке! – недовольно проворчал брат, поднимаясь. – Где салфетки?

– Прости! Сейчас дам. – Люмьер засуетился, обошёл стол и вернулся к Гедеону.

– Лучше переоденусь, – процедил брат.

– Тебе помочь? – участливо добавил Люмьер.

– Ты уже помог, – буркнул Гедеон, поднимаясь. Он вышел из столовой и направился к лестнице.

Я потерял его из вида, как только он завернул за угол. Неловкая вышла сцена. Я и не знал, что думать об Оскаре. Получается, всё это время он знал, кто я такой, так ещё и набивался мне в наставники.

– И долго мы будем там сидеть? – внезапно проговорил Люмьер. Я было решил, что он обращается к Гедеону, но в столовой, помимо нас двоих, больше никого не было.

Я замер, как ошарашенный олень в свете фар.

Люмьер приподнял край скатерти и с интересом посмотрел на меня.

– Готье? Или лучше к вам обращаться «ваше императорское высочество, Киллиан Парис Бёрко»?

– Что? – тихо пискнул я.

– Вы с Гедеоном хоть и не родные, но как вы оба любите вести себя, словно ни при чём. Всё услышал? Про себя и про Оскара?

– Я… – и что мне было ему ответить? Да, я подло подслушивал вас, но вы подло врали мне все эти годы? – Да.

– Вот и умница. Урок первый: держи ухо востро и рот на замке. Тебе пригодится. Когда я дам сигнал, тихо уходи в свою комнату. Гедеон придёт в ярость, если узнает, что ты подслушивал. И тогда нас не спасёт даже твоё императорское происхождение, – усмехнулся Люмьер. Он опустил край скатерти и принялся с увлечением перелистывать учебник.

Что?.. Как он меня назвал? Киллиан Парис Бёрко. Неужели он это серьёзно…

Паулина, Паскаль, Парис.

Гедеон спустился в тот самый момент, когда в дверь позвонили. Я услышал усталый отцовский голос из холла.

– Ключи не взял, думал, Сильвия или Лора откроют. Где они?

– Я отослал всю прислугу, в гостях у нас Люмьер, – отозвался Гедеон.

Люмьер вскочил и направился к отцу. Я отполз под дальний край стола.

– Добрый вечер, мистер Хитклиф.

– Люмьер, как ты поживаешь? Заглядывай к нам почаще. Уже поздно, оставайся у нас. Сильвия приготовит для тебя комнату.

Голоса стали ближе.

– Не стоит. Мы сами справимся, – вмешался Гедеон. – Ты ужинал? Может, чай?

– Нет, я не голоден. Поднимусь к себе, нужно принять душ и лечь. Устал очень. А где малышка?

– Габриэлла на пижамной вечеринке у Марисы.

– Мариса из хорошей семьи… А Готье?

Внезапно у меня начался приступ икоты. Это была словно насмешка сверху, как будто кто-то хотел ухудшить мою ситуацию и посмотреть, что из этого выйдет.

– В своей комнате.

– Мне нужно с ним поговорить.

Я икнул громче прежнего и зажал рот рукой. Только не это.

– Отец, у него был тяжёлый день в лицее. Я думаю, что ему лучше лечь пораньше, как и тебе.

– Почему тяжёлый день? Что-то случилось? Сегодня, кажется, была защита проекта…

– Всё в порядке, мистер Хитклиф. Гедеон видел Готье в лицее, – вмешался Люмьер. – Просто он очень перенервничал перед выступлением.