Песнь призрачного леса - [18]

Тот вырывается.

– А Кеннет – мой! Я не позволю Джессу трепать его почем зря! – Мимо меня он прошмыгивает, даже не поднимая глаз.

– Джим, прошу! – шипит мама. – Ты его совсем не понимаешь.

Он резко разворачивается к ней.

– Ты могла бы, знаешь, хоть в этом случае встать на мою сторону. Твой Джесс никогда не одумается и не опомнится, если ты не дашь мне привести его хоть слегка в чувство! Эй, малый, вылезай-ка сюда!

В противоположном конце «коридора» появляется Джесс, дерзко отбрасывая волосы с глаз.

– Чего?

Джим в ярости трясет головой.

– Ты мне тут не чевокай! Хватит с меня твоих выходок. Хочешь пустить под откос свою жизнь – пускай, а моего парня будь любезен не трогать.

– Он оскорбил Шейди. И я его ударил. – Брат скрещивает руки на груди и вызывающе смотрит на отчима.

– Это правда, – поддерживаю я. – Кеннет на меня наехал. Повел себя как конченый ублюдок.

Слово «лесба», лесбиянка, – это не оскорбление вообще-то. Но в устах Джимова сына прозвучало именно так.

На меня Джим внимания не обращает.

– А я и не о битье. Я о том, что ты продаешь ему наркотики.

Джесс открывает было рот, но тут же захлопывает его и упирается взглядом в пальцы ног.

– Где ты взял викодин?[28] – спрашивает мама голосом таким усталым и измученным, словно никакие Джессовы сюрпризы ее уже не способны удивить.

– У тебя же. Остался с тех пор, как ты спину повредила. Всего несколько таблеток. Ничего страшного, никто не пострадал. Не конец света. – Взгляда он на маму, впрочем, не поднимает.

– Никто не пострадал? – сиреной взвывает Джим. – Только мой сын щеголяет с рожей сплошь в синяках, а так ничего! А если бы он за руль в таком виде сел и домой поехал? Если бы разбился на хрен и погиб? Как бы ты стал тогда дальше жить, говнюк малолетний, а? Легко бы тебе дышалось с мыслью, что отправил моего сына на тот свет?!

Лицо Джесса белеет от бешенства. Он разом преодолевает несколько метров, отделяющие его от Джима, и смотрит ему прямо в глаза.

– Как мой отец, да? Разбился и погиб, как мой отец? Хочешь сказать, что я…

– Нет, Джесс, он не это хотел сказать. – Мама поспешно втискивается между ними. – Ты сам это понимаешь. Но Джим прав, сынок. Пора привести себя в порядок. Подумать о будущем, наладить жизнь.

Джесс презрительно и брезгливо кривит губы, качает головой.

– Джим разорался только потому, что там был Фрэнк и все видел, а в глазах Фрэнка ему жалким выглядеть западло. И ты ничем не лучше. Лицемеры вонючие оба.

Джим, как бык на корриде, бросается вперед мимо мамы, но Джесс успевает отпрыгнуть в сторону. Потока отчимовой речи это, впрочем, не сдерживает, и каждое слово похоже на прямой удар в голову:

– С матерью так разговаривать не смей. Убирайся вон из дома. Прямо сегодня. Иди собирай пожитки и катись к черту, дерьмо собачье.

– С радостью, – отвечает мой брат и разворачивается по направлению к своему отсеку.

У меня сердце проваливается куда-то в желудок, но мама сзади вцепляется Джессу в рубашку, вытаскивает его обратно в гостиную и швыряет на кушетку.

– Сядь и сиди, – стальным голосом лязгает она. – И ты, Джим, садись. Вот сюда! Никто с места не сдвинется, никто не выйдет из комнаты, пока мы не договоримся. – Тут только в поле зрения попадаю и я. – Ну, кроме тебя, Шейди. Это дело не твое, ты пойди пока душ прими или там… ну я не знаю…

На прощание бросаю на Джесса эдакий насмешливо-сочувственный взгляд и ухожу восвояси. Он, конечно, тоже накосячил, и здорово, но как больно осознавать: брат до сих пор винит себя в гибели папы. Думает, что мог его тогда спасти.

К тому моменту, как я выхожу из душа, в трейлере худо-бедно воцаряется мир, хоть никого он особо не радует и не устраивает. Джесс засел у себя, мама с Джимом завтракают за кухонным столом в напряженном молчании.

Рано или поздно этот чертов дом на колесах обрушится под тяжестью тысяч недосказанных в нем слов.

* * *

Сара вчера вечером так и не отписалась, но в любом случае сегодня мы собирались потусить, так что я еду к ней домой. Она живет в районе маленьких кирпичных домиков на три спальни каждый – одинаковых на вид, как часовые или близнецы. Ничего особенного, но все же повеселее, чем любое из мест моего жительства с рождения до сегодняшнего дня. Перед некоторыми из таких особнячков во дворе высажены цветы, но вокруг Сариного пусто – только унылые зеленые кустики по обе стороны от главного крыльца.

– Ну что, готова? – спрашиваю, когда она открывает мне дверь.

Сегодня моя подруга еще растрепанней, чем обычно. Джинсы протерлись на обоих коленях, рубашка явно никогда не видела утюга. Я обожаю то, как Сара одевается – словно ей плевать абсолютно на всех, будто у нее есть дела и поважнее.

– Ага. Только поведу я, – отвечает она. – У тебя ни реакции, ни концентрации.

Блин. Кажется, она все-таки винит меня во всем…

– Слушай, мне жаль. Ну что мы не выиграли, – бормочу, забираясь в ее грузовичок. – И что пришлось вчера уехать.

Она пожимает плечами.

– Наверное, глупо было обольщаться, что, мол, у нас есть шансы на победу.

– Ничего не глупо, – возражаю я. Мы задним ходом выезжаем на главную дорогу. – И потом, тебя и без студийной записи возьмут на хорошие музыкальные курсы, на какие пожелаешь. Учишься ты хорошо, репетируешь как бешеная – никто столько не занимается…