Песнь призрачного леса - [11]

Последние несколько дней Джесс только и делал, что неотступно и настороженно наблюдал за мной. Всякий раз, когда я возвращалась со скрипкой из рощи, он решительно открывал рот, явно собираясь что-то сказать, но тут же закрывал его, отворачивался и уходил к себе. Сара с Орладно тоже, конечно, видят: со мной что-то не так. Вчера, на последней репетиции, я столько лажала, что Сара опять разозлилась, и Орладно едва успевал разряжать обстановку, на ходу придумывая шуточки, одна кошмарней другой. Бедный. В результате оба принялись специально присматриваться ко мне на манер Джесса – как к расстроенной струне, изношенной до предела.

Заветное кафе уже близко, и я усилием воли направляю мысли в русло «Открытых микрофонов». На сегодня надо собраться. Сосредоточиться на Орландо и Саре. Нельзя их подвести.

Парковка уже забита легковушками и грузовыми пикапами – мы находим себе местечко, только отъехав на порядочное расстояние по Главной улице. В кафе, естественно, стоит оглушительный шум. Народ толпится кругом с бокалами, чтобы тебя хоть как-то услышали, приходится перекрикивать кошмарнейший кантри-поп[18], льющийся изо всех динамиков. Когда-то это кафе было совсем «камерным», тесным, но потом буквально за стеной внезапно обанкротился комиссионный магазин, и владельцы заведения просто сломали ее и получили нынешнюю огромную площадку для массовых мероприятий. На «Открытые микрофоны» слетаются исполнители всякой музыки, но преобладает здесь, и значительно, кантри. И сейчас где-то за моей спиной невидимая мне девушка просто глотку рвет йодлем[19], богом клянусь. Я вытягиваю шею – посмотреть, кто это так надрывается, но найти источник звука не могу. Орландо, конечно, тоже это слышит и прыскает со смеху.

– Как-то по-простецки совсем уж, нет? – спрашиваю.

Мой друг с показным удивлением качает головой.

– Ми абуэло[20] в Майами оценил бы. Жаль, что его с нами нет. – Лицо Орландо на секунду темнеет и вытягивается, но в следующий момент он уже замечает своих родных, спешащих ему навстречу со стороны главного входа. – Сейчас вернусь! – надсадно кричит он и, в свою очередь, бросается скорее к ним.

Я машу рукой его маме, папе, бабушке и двоим братьям. Завидую Орландо. Такая большая, радушная, дружная семья. А у меня – вся расколотая, изломанная. Понимаю, конечно, это несправедливо: Орландо тоже несладко, он очень тоскует о своих близких в Майами, и его клан – если считать в расширенном составе – тоже расколот: кто-то остался на Кубе, остальных разбросало по Флориде.

– А ты папу своего пригласила? – спрашиваю у Сары.

– Боже, нет, конечно. У меня и без того нервов не хватает.

– Это да. – Отворачиваюсь обратно к пустой пока сцене.

Ну вот. Уже и в висках застучало, и ладони вспотели. Даже не верится, что у нас такое событие – впервые выступаем перед такой толпой. Срочно надо выбраться туда, где посвободнее. Воздуха в легкие набрать.

– Поищи пока места, а я схожу за напитками. – Я сую Саре свою скрипку.

Она молча кивает – ее тоже слегка пришибло наплывом публики.

У барной стойки потише, поспокойней, чем у подиума. Становлюсь в очередь. Паника слегка унимается.

– Богом клянусь, Седар, хоть одну песню бро-кантри[21] услышу – сразу за порог, – уверяет кого-то девичий голос за моей спиной. – Вообще не понимаю, как тебе удалось меня сюда затащить. О чем я только думала?

Смотрю назад и вижу позади себя Седара и Роуз Смит, низко склонивших головы друг к другу. Впрочем, Роуз меня сразу замечает, узнает и прищуривается – я тут же отворачиваюсь.

Эти брат и сестра – близнецы, ходят в одну школу со мной. Они тоже из наших, детей фермеров, только из тех, что побогаче. Причем Роуз – наверное, самая красивая девчонка из всех, кого я когда-нибудь видела вживую. Ну то есть, по-моему, большинство девчонок красивы – каждая по-своему, однако эта – просто обалденно красивая. Волосы длинные, темные, вьются, глаза почти угольно-черные. Маленький носик безупречной формы. Осиная талия, которую не скроешь даже под свободной «крестьянской» блузой. Ходили сплетни, что ее очень даже интересуют представительницы нашего пола, но она так широко известна своей безжалостной резкостью, что мне и в голову не пришло бы подкатывать.

– Нам никогда не сколотить настоящую группу, если не посещать такие места, не знакомиться тут со всеми, – наставляет Седар. – Все наши знакомые музыканты – от семидесяти и старше.

Длинные ресницы и огромные зеленые глаза делают его почти таким же неотразимым, как его сестра; а тут еще эти фирменные замашки «крутого ковбоя». За таким сочетанием девицы ходят табунами. Даже в школе Седар вечно держится так, словно только что вышел из эфира «Гранд Ол Опри»[22], ну а уж сегодня сам господь велел. На затылке – черная ковбойская шляпа. Одет в модную рубашку – тоже, естественно, черную и тоже, естественно, ковбойскую: на плечах вышиты красные цветы, пуговицы – перламутровые.

– Мне старики нравятся, – ворчит Роуз.

Продолжения беседы я уже не слышу, поскольку подходит моя очередь. Однако, пока жду заказ, я продолжаю наблюдать за этой парочкой. Внимательно разглядывая наряд Седара, непроизвольно покачиваю головой с укоризной, но и от улыбки в ответ на его улыбку удержаться не могу. У него от нее такие классные морщинки в уголках глаз появляются. В общении парень, пожалуй, поприятней своей сестры, хоть и зависает вечно с весьма противным сыном Джима – моим сводным братцем Кеннетом. Вместе они обожают тусоваться буквально со всеми в городе, у кого только есть в распоряжении гигантский грузовик и кто круглый год носит ковбойские сапоги.