Песнь о Нибелунгах - [28]

Над Зигфридовой свитой не принял попеченье.

Для каждого сумел найти он тотчас помещенье.

Затем гостей хозяин велел просить за стол.

Пир и в дворцовом зале, и во дворе пошёл.

Король богатый задал на славу торжество:

Ни в чём приезжим не было отказу у него.

Исполнен дружелюбья, он с ними пил и ел,

А зять его с женою, как встарь, напротив сел.

К столу их провожало немало удальцов —

Двенадцать сотен доблестных, испытанных бойцов.

Когда позанимали они места кругом,

Красавица Брюнхильда подумала тайком,

Что мир вовек не видел столь сильного вассала,

Но к Зигфриду в тот миг враждой ещё не воспылала.

Веселье затянулось в тот вечер допоздна.

У многих даже платье промокло от вина:

Гость поднятую чару допить не успевал,

Как чашник влагу пенную в неё уж подливал.

Как на пирах ведётся, хозяева велели

Постлать для дам приезжих удобные постели.

Всех, кто на праздник прибыл, ждал ласковый приём.

С большим почётом каждый гость был встречен королём.

Когда же день забрезжил сквозь толщу облаков,

Открыли дамы крышки дорожных сундуков

И вынули одежду, хранившуюся в них.

Она слепила взор огнём каменьев дорогих.

Ещё не отбыл Гунтер к заутрене в собор,

А уж от звона стали гудел дворцовый двор:

Сошлись оруженосцы и рыцари толпой,

Чтоб в честь хозяина начать большой потешный бой.

Над рейнскою столицей разнёсся громкий звук —

То трубы загудели, запели флейты вдруг,

И Вормс проснулся разом, хотя он был велик,

И на коней воители вскочили в тот же миг.

Излюбленной забаве герои предались.

Сердца их молодые отвагою зажглись.

Щитами прикрываясь и горяча коней,

Кидались витязи туда, где бой гремел сильней.

Сражался сам хозяин и все его друзья,

А из дворцовых окон, дыханье затая,

За круговертью схваток, вскипавших там и сям,

Следило много милых дев и благородных дам.

Всех увлекла потеха, за часом час летел,

Но колокол соборный призывно загудел,

И подвели к воротам коней для дам и дев,

И в храм вельможи повезли обеих королев.

У паперти их сняли воители с седла.

К золовке не питала ещё Брюнхильда зла.

Рука в руке вступили они под кров святой,

Но обернулась их приязнь раздором и враждой.

Окончилась обедня, и во дворец опять

Поехали хозяйка и гостья пировать,

И дружбу их ни разу не омрачила тень,

Пока над Вормсом не рассвел одиннадцатый день.

Авентюра XIV О том, как королевы поссорились

В тот день, перед вечерней, потехой ратной вновь

Погорячить решили себе герои кровь.

От топота и кликов гудел дворцовый двор,

А из дворца на витязей бросали дамы взор.

Сидели королевы бок о бок у окна,[130]

И вдруг о двух героях пришла им мысль одна.

Промолвила Кримхильда: «Супруг мой так силён,

Что мог бы подчинить себе и вашу землю он».

Брюнхильда возразила: «Напрасные мечты!

Вот если б пережили всех нас твой муж да ты,

Наш край и впрямь достался б супругу твоему,

Но раз мой Гунтер здравствует, вовек не быть тому».

Ответила Кримхильда: «Ты лучше посмотри,

Насколько Зигфрид краше, чем все богатыри.

Меж ними он — как месяц меж звёзд порой ночной.[131]

Горжусь я тем, что он меня назвал своей женой».

Брюнхильда не смолчала: «Как Зигфрид ни хорош,

Ни храбр, ни прям душою, признать должна ты всё ж,

Что Гунтер, брат твой смелый, — знатней и удалей.

С ним не идёт в сравнение никто из королей».

Воскликнула Кримхильда: «Поверь, сестра моя,

Превозношу супруга не без причины я:

Себя он так прославил в дни мира и войны,

Что Зигфрид с Гунтером твоим величием равны».[132]

«Тебя я не хотела, Кримхильда, оскорбить,

Но с Гунтером не может супруг твой ровней быть.

Об этом я узнала от них самих в те дни,

Когда искать моей руки приехали они.

Тогда твой брат отвагой любовь мою стяжал,

И Зигфрид мне признался, что он — простой вассал.

А коли так, вассалом он должен и считаться».[133]

Красавица Кримхильда ей: «Как это может статься?

Не верю я, чтоб братья и вся моя родня

За подданного выдать осмелились меня,

А потому покорно прошу тебя, подруга,

Не говорить подобных слов про моего супруга».

«Я говорить их буду, — Брюнхильда ей в ответ. —

Мне с мужем отрекаться от подданных не след:

Пускай и впредь нам служат, как долг и честь велят».

Тут на невестку кинула Кримхильда гневный взгляд.

«Придётся всё ж отречься тебе от одного:

Мой муж слугою не был вовек ни у кого.

Знатнее, чем твой Гунтер, его отважный зять,

И ты должна свои слова назад немедля взять.

Вот что ещё мне странно: коль впрямь он ленник твой

И ты повелеваешь по праву им и мной,

Как он посмел так долго вам дани не платить?[134]

Тебе надменный свой язык пора б укоротить».

Воскликнула Брюнхильда: «Свой чванный нрав уйми!

Ведь мы ещё посмотрим, кто больше чтим людьми —

Ты или я, чьей воле покорён каждый здесь».

И тут уж вовсе королев объяли злость и спесь.

«Пусть будет так, Брюнхильда, как ты сейчас сказала.

Ты моего супруга считаешь за вассала,

А я при всех, кто службой обязан вам и нам,

Перед тобою, первая, войду сегодня в храм.[135]

Сегодня ж ты увидишь, что выше родом я

И что славней, чем Гунтер, тот, кто мне дан в мужья.

Отучишься ты думать, что я — твоя раба.

А коль воображаешь ты, что это похвальба,

Я повторяю снова, что первой в храм войду

У всех твоих вассалов и женщин на виду,

Чтоб моему величью дивился вормсский двор»,

Вот так меж королевами и начался раздор.