Песнь о моей Мурке - [13]

Скорее всего, речь может идти о 1920 годе, когда Одессу снова заняли части Красной Армии (7 февраля). Уже на следующий день в городе была создана Одесская губернская чрезвычайно-следственная комиссия (ОГСЧК) во главе с Борисом Северным (Юзефовичем).

Вот тут — любопытный штрих. Оказывается, что тесные отношения песенной Мурки с чекистами вполне объяснимы. Председатель Цупчрезкома Украины В.Манцев позже с ужасом вспоминал, что в некоторых городах, «где местные ревкомы пытались исключительно своими силами организовать Губчека, они наталкивались на связь даже ответственных работников с некоммунистической средой, а следовательно, на непригодность их для работы в ЧК. Особенно ярко обнаружилось это явление в Одессе, где поспешное отступление наших войск летом 1919 г. застигло врасплох много партийных работников. Спасаясь от белого террора, некоторые из них вынуждены были пользоваться услугами обывателей и уголовного элемента и после возвращения советских войск оказались в «долгу» у этих врагов советского строя. Одесские спекулянты и даже бандиты широко пользовались этой слабостью местных работников. Работа ОГЧСК то и дело стеснялась ходатайствами за отдельных арестованных. Нужно было прислать в Одессу новых решительных коммунистов, не связанных никакими «личными отношениями», и лишь тогда явилась возможность направить работу одесской ЧК на правильный путь».

Но мы все-таки говорим о проникновении в Одессу агентов МУРа. И здесь стоит упомянуть о фигуре Макса (Менделя) Абелевича Дейча — с мая 1919 года члена тройки оперштаба ВЧК в Москве (вместе с Дзержинским и Петерсом), члена коллегии секретного отдела ВЧК, начальника железнодорожной милиции и члена коллегии Главмилиции. Именно он в феврале 1920 года по постановлению коллегии ВЧК был откомандирован в Одессу и 6 марта назначен товарищем (заместителем) председателя одесской Губчека (возглавлял ее уже знакомый нам Реденс, также вернувшийся из Москвы), а одновременно — начальником секретно-оперативного отдела ОГЧК. С 10 августа того же года Дейч становится председателем ОГЧК. Несомненно, это во многом связано именно с докладом Манцева о необходимости прислать в Одессу «решительных коммунистов», не связанных «личными отношениями». Можно с полной уверенностью говорить о том, что в этот период обновление одесской ЧК не свелось лишь к перемене начальства, но коснулось и рядовых работников. Именно благодаря этому, как удовлетворенно констатировал Манцев, удалось «направить работу одесской ЧК на правильный путь».

Кстати, интересно отметить, что Дейч был в Москве одновременно и чекистом, и ответственным сотрудником Главмилиции. Это все-таки разные ведомства, но таким образом становится понятным, почему ЧК укрепляли милицейскими кадрами.

Таким образом, теоретически представляется возможной ситуация, при которой неведомый автор (или авторы) «Мурки» мог использовать имя Мурки как определение женщины — агента Московского уголовного розыска, которая действовала в Одессе.

Как незатейливая песенка о жулике превратилась в «повесть временных лет»

Гоп со смыком

Родился на Подоле Гоп со смыком,

 Он славился своим басистым криком.

 Глотка у него здорова,

 И ревел он, как корова —

 Вот каков был парень Гоп со смыком!

 Гоп со смыком — это буду я,

 Братцы, поглядите на меня:

 Ремеслом я выбрал кражу,

 Из тюрьмы я не вылажу,

 И тюрьма скучает без меня.

 Сколько бы я, братцы, ни сидел,

 Не было минуты, чтоб не пел.

 Заложу я руки в брюки

 И пою романс со скуки —

 Что же будешь делать, если сел?[1]

 Вот в тюрьме сидишь, себя ты судишь,

 А по выходе с тюрьмы — забудешь.

 Вновь берешь ты карты в руки,

 Целый день не носишь брюки —

 Что же будешь делать, коль влетел?

 А проигравшись, нужно пить да пить,

 Чтобы свое горе утопить.

 Наливаешь в стопку водку,

 Заливаешь водку в глотку —

 Только успеваешь пить да пить.

 Так без перерыва пьешь и пьешь,

 Гражданам покоя не даешь.

 На трамвай бежишь — скакаешь,

 Все карманы очищаешь,

 И без «фонаря» уж не придешь.

 Но «фонарь» фартовому не страшен —

 Я хожу, как будто разукрашен.

 Если рожа не подбита,

 Недостоин ты бандита —

 Так уж повелось в шалмане[2] нашем.

 Если я неправедно живу,

 Попаду я к черту на Луну.

 Черти там, как в русской печке,

 Жарят грешников на свечке —

 С ними я полштофа долбану!

 Буду пить с чертями наравне,

 А когда не хватит водки мне,

 Дрын дубовый я достану

 И чертей калечить стану:

 Почему нет водки на Луне?![3]

 А за то, что песенки пою,

 Может, побываю и в раю[4]

 Пусть честные люди знают:

 В рай все воры попадают —

 Их там через черный ход пускают[5]

 Кодексов в раю не существует,

 Кто захочет — тот идет ворует.

 Рестораны, лавки, банки

 Здесь открыты для приманки,

 О ментах тут даже не толкуют!

 В раю я на работу сразу выйду,

 Возьму с собою фомку, шпалер, выдру[6]

 Деньги нужны до зарезу,

 К Богу в гардероб залезу —

 Я его на много не обижу!

 Бог пускай карманы там не греет,

 Что возьму, пускай не пожалеет.

 Шубы, золото, караты,

 На стенах висят халаты —

 Дай нам Бог иметь, что Бог имеет!

 Иуда Скариотский там живет,

 Скрягой меж чертями он слывет.

 Гадом буду, не забуду,

 Покалечу[7] я Иуду —

 Знаю, где червонцы он кладет!