Песнь о братьях - [4]

Так вы ошибаетесь: есть еще Мойше —

Их младший брат, а это — я.

Кричит старик: — Девки, не шумите!

Когда вашему гвалту настанет конец?!

Пора вам, чертовки, замуж выйти,

Пора вам, плутовки, под венец! —

Сестры хохочут, ходят парами

И, как подковами, каблуками стучат.

Вваливаются в дом влюбленные парни

И целый вечер за столами торчат.

И парней толкает под бок папаша:

— Ни костей, ни мяса, ни жил!

Тоже мне мужчины! Где мускулы ваши?

Тощие петухи… чтоб я так жил!

Ну, выпьем, что ли? Лэхаим! Лэхаим![2]

Желаю кучу наследников вам,

Плодясь, мы свой древний род умножаем —

Кехойл ал сфас гаям![3]

Когда смеются мои сестрицы,

Качается весь дом;

Пляшут — трещат половицы:

Не дом, а Содом!

     Одну зовут Баше,

     Другую — Маше,

     Третью — Стэре,

     Четвертую — Мэре,

     Пятую — Рохе,

     Шестую — Брохе…

Шестеро — ни меньше, ни больше.

И это, думаете, у папаши вся семья?

Так вы ошибаетесь: есть еще Мойше —

Их младший брат, а это — я.

1929

Полесье Пер. И. Гуревич

Спросил я коваля Аврома,

Так спросил я:

— Не откажите, тесть любезный,

Растолкуйте —

Как в вашей глухомани,

В округе ржавых топей,

Где множество озер,

Давно заросших,

Сквозь ветви видят небо

Да слышат только крики

Диких уток, —

Как в этих дебрях

Люди объявились —

Бородачи,

Дубы в болотных сапожищах…

Ох, и смеялся же папаша Рохл-Лэйи,

Ой, хохотал же он:

Зятек, мол, озадачил!

И, поразмыслив,

Он ответил,

Так ответил:

— Произошло оно

В дни сотворенья мира.

Когда господь

Свои великие затеи

Со всякой всячиной благополучно кончил,

Увидел он вдали

С десяток бедняков, —

Ну, нищета!

Ну, голодранцы! —

Бледны,

Измучены,

Толкутся с жалким скарбом,

Никак найти себе пристанища не могут…

И сжалился господь,

И на воздушном шаре

Спустил в Полесье их,

Вот в самый этот угол:

«Здесь, бедняки, вам жить —

И с плеч долой забота!

Клянусь,

Достались вам счастливые болота!..»

Спросил я коваля Аврома,

Так спросил я:

— А отчего тут девушки

Смуглы,

Стройны и тугогруды?

Ох, и смеялся же папаша Рохл-Лэйи,

Ой, хохотал же он:

Зятек, мол, озадачил!

И, поразмыслив,

Он ответил,

Так ответил:

— Я думаю,

С того, что в глухомани нашей

Ступают ноги по земле любовно, —

Вот почему земля нам благодарна,

И обиды

Не знают поросли зеленые, взрастая, —

Трава тут сочная, высокая, густая…

1933

У мартеновских печей Пер. А. Найман

Сталь в гневе ищет к желобу пути,

Мартены

Алый рот кривят в усмешке.

Я — сталевар.

Один из тридцати.

Здесь нужно торопиться,

Но без спешки.

За ломом лом снует,

Мартен дразня;

Расплавленную массу

Пламя лижет.

Сейчас,

Кипя,

Промчится близ меня

Поэзия —

Такой ее я вижу.

Поток,

Сияньем

Лампы ослепив,

Течет;

Кран мостовой пространство режет;

В углу

О чем-то тихо шепчет шкив,

Сквозь злой и грозный пробиваясь скрежет.

Что это?

Дальний гром грядущих гроз?

Иль сотни топоров врубились в скалы?

В себе —

От стоп и до корней волос —

Стихов неясных

Слышу я начала…

И вдруг:

«Ну что ж! Подыскивай слова,

Поэт! —

Над ухом голос раздается. —

Но закатай-ка прежде рукава,

А не валяй поэму как придется».

Запущен был с утра мартен шестой,

Как говорится — трудовые будни.

Внезапно

Поднял он скулеж и вой

И непрерывно «квакал» до полудня.

А в три часа раздался треск:

В печи,

На стенке справа,

Показались дыры,

И на пол стали падать кирпичи.

— Братишки! — крик раздался бригадира. —

Скорей!

Еще успеем заложить!..

— Э, нет! Не наше дело, лезьте сами,

А нам еще не надоело жить…

— Ударников зови…

— Не шутит пламя…

Тут мы втроем:

Я (то есть Гирш Барбой)

И два моих товарища по смене

Кричим:

— Не трусь! Мартен дает нам бой,

А мы — поставим латку на мартене.

Держи кирпич!

Скорей дай глину мне!.. —

Нам тридцати всего секунд хватило,

И вот уж нет той трещины в стене,

Притом в печи не стало меньше пыла.

Вон там она,

Последняя в ряду,

От всех ее теперь я отличаю.

Ну, на сегодня всё — гудок, иду.

Вот так, поэт! Давай-ка выпьем чаю…

1933

Из цикла «Фабричная лирика» Пер. А. Найман

«Мне весело, — и расцветает…»

Мне весело, — и расцветает

Весенний сад под вой пурги,

Простор, как друг, меня ласкает

И снегом жжет мои шаги.

Мне весело: шатер лазурный,

Гори! На улице тепло,

Огонь сметает пляской бурной

Былую ненависть и зло.

Печаль не рыщет по задворкам,

Вскипает радость на ветру —

И скольким новым алым зорькам

В сосновом вспыхивать бору!

Тоска, ты траурные ленты

В венок вплетаешь не для нас.

Моя страна — простор рассветный,

Широкий деревенский пляс.

«По-вешнему впервые осветило…»

По-вешнему впервые осветило

Сегодня солнце крыши, окна, стены;

Почувствовал я в каждой жилке силу,

Когда мы шли из цеха после смены.

Оно при всех, не опасаясь сплетен,

Ласкало мне колени и запястья;

Уже не говорят, ни что я бледен,

Ни что устал, — я не скрываю счастья.

В весенний синий воздух струйки пота

С груди уносит ветра дуновенье,

Не спрашивая, как зовут и кто ты.

О ветерок — мое отдохновенье!

Хвала весне,

Стоящей на пороге;

Сиянию,

Промывшему оконца;

Чернеющей растаявшей дороге,

От фабрики меня ведущей к солнцу!..

«По шумным улицам, усталый…»

По шумным улицам, усталый,

Иду с работы каждый день:

В рукав влетает ветер шалый,

До двери провожает тень.

Вхожу, и комнате по вкусу

Мои усталые шаги;

На гвоздь — промасленную блузу

И кепку, в угол — сапоги,

Плескаюсь полчаса под краном

И пиво из бутылки пью,

И вечер голубым туманом

Вползает в комнату мою…

Когда последнее взмывает