Песнь моя — боль моя - [15]

— О чем ты говоришь, сынок? Такого не было оброка! — вскричал несчастный Кулнияз.

— Молчать! Так хан велел! Хлеб и коня ты сдашь в течение трех дней.

— Да где же я возьму его, сынок? И шкуры конской не было отроду. Мне б только хлеб продать…

— Довольно! Кто ты такой, старик, чтобы перечить воле хана?

— Я хана твоего в глаза не видел. И про его приказ насчет коня ни от кого не слышал. Не разоряй меня!

— Эй, старый хрыч! Протри глаза! Вон там на вороном Булат-султан. Его приказ и воля хана — одно и то же, А это султанские нукеры{29}.

— Так что, мне лечь и помереть? Я все с себя сниму, но если нет, то нет…

Он не договорил. Четверо всадников, накинувшись на него, исхлестали Кулнияза, как высохшую сыромять.

Тасыбек рывком поднялся с места.

— Эй, остановитесь! Прекратите! Насильники! Сердца нет у вас! Я пойду прямо к хану. Хан все узнает! Я вам покажу!

Нукеры продолжали избивать Кулнияза. Тасыбек схватил с земли дубину и кинулся на них.

И минуты не прошло, как Кулнияз и Тасыбек ничком лежали на зерне, все в крови.

Юный джигит, что был поодаль от Булат-султана, зардевшись в гневе, закрыл лицо руками и, хлестнув коня, умчался в степь.

— Ах, не понравилось! Я тебе еще не то покажу. Всему свой час! — сказал Булат вслед всаднику и вместе с джигитами поехал дальше.

3

…Ливень хлынет, грянет гром могучий,

Если скроет небо злая туча.

Горе разольется, словно море,

Если два джигита станут спорить.

Ахтамберди-жырау

Грохнуло черное бухарское ружье. Стихло эхо от выстрела, развеялось синее облачко дыма. Уверенный в своей меткости, Куат неторопливо поднялся с земли. Обычно этому молодому нукеру Жомарт-батыра требовалась всего одна пуля, чтобы попасть точно в цель и уложить наповал того, кому она предназначалась. Но сейчас вышла осечка. Гордо подняв голову с завернутыми рогами, сайгак сердито и удивленно посматривал на него. Словно с немой угрозой он бил передними копытами землю, затем сделал к нему несколько шагов и повернулся боком.

Раздосадованный тем, что не попал с первого выстрела, Куат зарядил бухарское ружье. Поставил сошки на землю, а сам лег на живот, старательно прицеливаясь, чтобы не промазать снова. Сайгак стоял, будто говоря: «Целься, целься, я не боюсь!» Он расплывался перед глазами, и Куат долго не мог взять его на мушку. «Помоги мне, о мой дух предков Камбар!»{30} — прошептал батыр заклинание и зажег фитиль. Снова грохнул выстрел. Куат поднял голову, надеясь увидеть подбитого сайгака.

Но тот по-прежнему стоял целехонький, крепко упираясь копытами в землю, и, как показалось Куату, с вызовом смотрел на него.

Куат вздрогнул. Неужели хозяин степи, повелитель зверей, явился ему в облике сайгака? Неспроста он промахнулся, да еще дважды. Стрелял в сайгака, а мог бы пули приберечь и для врага. «Наверно, это был знак свыше», — в страхе подумал Куат. А сайгак между тем приблизился к нему. С трепетом смотрел Куат в его безмятежные миндалевидные глаза. Сделав несколько шагов, сайгак спустился в лощину. Не оглядываясь, Куат подошел к стреноженному коню и пришпорил его. Снял башлык, вытер глаза. Пот струился по его смуглому лицу. Даже спина вспотела. Ветер распахнул его стеганый бешмет и ледяным языком пробежал по телу. Вскоре Куат выехал на взгорье — на другую сторону лощины. Тут он встретил юношу на белой лошади. Его голову украшал стальной шлем, кольчуга сверкала на солнце. Он был совсем молодой, даже усы не пробились над верхней губой.

— Доброго пути, джигит! Чем так взволнован? — проговорил он высоким нежным голосом.

Куат пришел в себя. Юноша приветствовал его вполне дружелюбно, поэтому он рассказал ему чистосердечно обо всем.

— Немудрено, братец, что на мне лица нет. Я и не слыхивал о таком. Верно, я встретился с повелителем зверей. Подумать только, с двух раз не попал!

— У страха глаза велики. Просто у тебя руки дрожали. Если в каждом звере видеть повелителя… — Юноша, защищаясь от солнца, прикрыл глаза ладонью, потом посмотрел вдаль. — Глянь-ка, не он ли это?

Куат обернулся. Тот самый сайгак со спиралями рогов уже подымался по склону лощины.

— Он! — кивнул Куат.

И юный джигит, сняв с плеча лук, поставил на тетиву стрелу «желтая молния»{31}. Его движенья были быстры и ловки. Зажмурив один глаз, он прицелился и, откинувшись в седле, со звоном выпустил стрелу. Еще дрожала тетива, когда сайгак, перевернувшись несколько раз, покатился в овраг.

Все это случилось в мгновение ока. Куату было жаль сайгака. «Не в меру прыток», — подумал он о юноше и собрался отчитать его, но молодой джигит, огрев плетью круп коня, уже порядочно отъехал. Куат пустился вслед аллюром. Он счел неудобным подскакать к юноше, рысившему по степи. Расстояние между ними сокращалось медленно.

Из-за холма неожиданно выехали несколько человек. Оставив одного на месте, всадники галопом скакали к ним. Юноша попридержал коня и, подождав Куата, сказал:

— Джигит, хочешь позабавиться? Выбери-ка одного, а с остальными справлюсь я. Пусть эти задиры пройдутся разок пешочком. — Юноша испытующе и дерзко смотрел на Куата. — Оружия не применять! Вали на землю и забирай коня. Не бойся, я за все отвечу!

Властный тон юноши задел Куата. Он ответил запальчиво: