Песнь любви - [52]

Прочитав письмо сестры и осознав его содержание, я заплакал горькими слезами, и моя мать заплакала при виде своего горюющего дитя. А я все смотрел на листок и плакал, пока не пришла ночь. И прошел таким образом год.

И вот купцы из моего города, которые собрались в этом караване, снарядились в путь. Матушка посоветовала мне собраться и поехать с ними, чтобы печаль моя ушла и я немного развлекся: «Расправь свою грудь, брось печаль и отлучись на год, два или три, пока не вернется караван обратно. Быть может, твое сердце развеселится и прояснится твой ум». И до тех пор она уговаривала меня ласковыми словами, пока я не собрал своих товаров и не отправился с купцами.

Но слезы мои не высыхали за все путешествие ни разу. И на всякой остановке, которую мы совершали, я развертывал этот лоскут и рассматривал газель на нем, вспоминая двоюродную сестру, и плакал о ней, как ты видишь. Она любила меня великой любовью и умерла в горести из-за меня, так как я сделал ей только зло, а она мне — только добро. Когда купцы вернутся, я вернусь вместе с ними, и моей отлучке исполнится целый год, который я провел в великой печали. Мои заботы и горести возобновились еще и оттого, что я проезжал через Камфарные острова, которых семь числом и на одном из которых есть хрустальная крепость. Правит ими царь по имени Шахраман, а у него есть дочь Дунья. И мне сказали про нее: «Она вышивает газелей и та газель, которая у тебя, из ее вышивок». И когда же я услышал об этом, моя тоска усилилась, и я потонул в море размышлений, сжигаемый огнем. И стал я плакать о себе, так как сделался подобен женщине, и мне уже не придумать никакой хитрости, раз у меня не осталось той принадлежности, что бывает у мужчин. И с тех пор как я покинул Камфарные острова, глаза мои плачут и сердце мое печально. Долго уже я пребываю в такой печали и даже не знаю, можно ли мне будет вернуться в мой город и умереть подле моей матери, ибо я уже насытился жизнью.

И юноша застонал, едва не плача, а взглянув на изображение газели, разрыдался так, что слезы заструились по его щекам. Потом же он произнес такие два стиха:

Сказали мне многие — придет облегчение.

«Доколе, — я зло спросил, — придет облегчение?»

Сказали: «Со временем». Я молвил: «Вот чудо-то!

Кто же их обеспечит мне, о слабый на доводы?»

И сказал слова другого:

С тех пор как расстались мы, — Аллаху то ведомо, —

Я плакал так горестно, что слез занимал я.

Сказали хулители: «Терпи, ты достигнешь их».

«Хулители, — я спросил, — а где же терпенье?»

«Вот моя повесть, о царь. Слышал ли ты рассказ диковиннее этого?» — спросил юноша.

И удивился Тадж-аль-Мулук его рассказу крайним удивлением, и вспыхнули в его сердце огни, когда он услышал о прелести Ситт Дуньи и узнал, что она вышивает газелей. Тогда охватила царевича великая страсть и любовь, и сказал он: «Клянусь Аллахом, с тобою случилось дело, подобного которому не случилось ни с кем, но тебе дана жизнь, и ты должен ее прожить. А я хочу тебя спросить вот о чем. Расскажи, увидел ли ты ту женщину, которая сделала эту газель». И Азиз стал рассказывать.

Ситт Дунья

О владыка, я пришел к Ситт Дунье хитростью, и вот какою. Когда наш караван вступил в ее город, я уходил и гулял по садам, в которых было много деревьев, и сторож этих садов был великий старик, далеко зашедший в годах. Я спросил его: «О старец, чей это сад?» — и тот ответил: «Он принадлежит царской дочери Ситт Дунье, а мы находимся под ее дворцом. Когда она хочет погулять, она открывает потайную дверь и гуляет в саду, и наслаждается ароматом цветов». Тогда я попросил: «Сделай милость, позволь мне посидеть в этом саду, пока она не появится и не пройдет мимо. Быть может, мне посчастливится разок взглянуть на нее?». И старец молвил: «В этом нет беды». Тогда я в благодарность дал ему немножко денег и сказал: «Купи чего-нибудь поесть».

И он, довольный, взял деньги и, открыв ворота, вошел в сад и провел меня вместе с собою. И мы шли, до тех пор пока не оказались в приятном месте, а старик тогда сказал мне: «Посиди здесь, а я схожу принесу немного плодов».

Некоторое время его не было, а потом он вернулся с жареным ягненком, и мы ели, пока не насытились. А мое сердце желало увидеть эту девушку. И мы сидели так, а потом вдруг калитка распахнулась, и старик велел мне спрятаться. Едва успел я скрыться в кустах, как черный евнух просунул голову в калитку, спрашивая старика: «Эй, сторож, есть с тобою кто-нибудь?». И старик отвечал: «Нет». Тогда евнух сказал: «Запри ворота в сад».

И старец запер ворота сада, а через мгновенье из потайной двери появилась Ситт Дунья. Когда я увидел ее, то подумал, что луна взошла на горизонте и засияла. И я смотрел на нее некоторое время и чувствовал стремление к ней, подобное стремлению жаждущего к воде. Она немного постояла, потом заперла дверь и ушла. Тогда я вышел из сада и направился домой, зная, что мне не достичь ее и что я не из ее мужчин. Тем более после того, как лишился принадлежности мужчин. Она — царская дочь, а я купец! Так откуда же мне достичь такой, как она, или еще кого-нибудь?

Когда мои товарищи собрались, я тоже собрался и поехал с ними. Они направлялись в этот город, и когда мы достигли здешних мест, то встретились с тобою. Вот моя повесть и то, что со мной случилось. Больше добавить нечего.