Песнь хлыста - [8]

— Это Монтана! Это точно Монтана! Никто больше не отважился бы на такое! Теперь он двинется на юг, к Рубрису!

Он подошел к окну и окинул взглядом бескрайние природные террасы ранчо своего отца, на которых паслись многочисленные стада. По сути дела, это было не ранчо, а настоящее королевство, наследным принцем которого являлся он, Дик Лэвери. Но когда поднял голову, его глаза затуманились при воспоминании о походных кострах, небритых, отважных мужчинах, сидящих на корточках вокруг огня, о переборе гитарных струн и о голосах, поющих балладу.

Какое-то смутное беспокойство повлекло Ричарда прочь из дома в сторону конюшен и выгона, где паслись его собственные кони — будто выкованные из стали и бронзы скакуны с орлиными глазами. Он зашел в конюшню и снял: со стены лассо.

Бенито Халиска, приземистый кривоногий жандарм, отмеченный, словно бульдог, боевыми шрамами, слушал эту историю во время полуденного привала наряда сельской жандармерии. Из всего этого сброда закоренелых преступников, которым дали шанс начать новую жизнь на службе закону, он считался самым отважным. Слушая историю, Бенито Халиска поедал. бобы с тортильей 5. Покончив с ними, глотнул кислого красного вина, затем поднялся, оседлал коня и, осмотрев ружье, вскочил в седло.

— В чем дело, Халиска? — окликнул его лейтенант. — Куда это ты собрался?

Махнув в сторону рассказчика, Бенито Халиска крикнул:

— Это Эль-Кид! — и, натягивая поводья, развернул лошадь.

Лейтенант, увидев, как Халиска поскакал прочь, и будучи человеком вспыльчивым, смачно выругался. Затем уже было потянулся за оружием, но один из жандармов удержал его руку:

— Вам не остановить Халиску! Однажды он уже напал на след Монтаны, после чего у него осталось два шрама. Для него встреча с Эль-Кидом дороже встречи с самим ангелом небесным — даже если она будет стоить ему жизни!

Лейтенант прикусил ус и нахмурился. Потом, словно отпуская Халиску на все четыре стороны, махнул рукой.

Брат Паскуаль, отставив в сторону тяжелый дорожный посох, накладывал шину на сломанную овечью ногу, когда из пастушьей хижины выбежал сын овчара и поведал ему о случившемся. Подняв выбритый, загоревший до черноты череп, монах задумался над услышанным.

— Какой еще гринго способен освободить пеона? — пробормотал он.

Так он продолжал что-то говорить себе под нос, пока не закончил возиться с шиной, Затем легко поднялся с колен и, вновь взяв огромный посох, который для любого другого, но только не для такого гиганта, как он, служил бы скорее грузом, чем опорой, зычно возвестил:

— Эль-Кид! Эль-Кид вернулся! — и, заткнув развевающиеся полы рясы за грубый веревочный пояс, зашагал в сторону гор.

В этот день, закончив благотворительный обход беднейших кварталов города, который всякий раз страшно утомлял его, епископ обедал не у себя во дворце, а в небольшом заведении, в которое часто заглядывали погонщики мулов. У него уже вошло в привычку заходить в этот маленький ресторанчик, чтобы подкрепиться черной фасолью с ржаным хлебом^ Погонщики мулов недолго испытывали перед епископом благоговейный страх, поскольку быстро распознали в нем доброго человека, истинного покровителя всех страждущих л обездоленных. Затем они и вовсе забыли о его присутствии, так как изнуренное лицо старца с отрешенным взглядом казалось им сошедшим со стен церковных фресок, а не принадлежащим обыкновенному смертному. Таким образом епископу и удалось услышать всю историю. Легкая тень мирской озабоченности промелькнула на его лице. Воздев к небу добрые глаза и чему-то улыбаясь, епископ прошептал:

— Эль-Кид!

Танцовщица Розита, слегка запыхавшаяся после танца, уселась, вызывающе скрестив ноги. Не выпуская изо рта розу, она через силу улыбалась. Юные кабальеро, наблюдавшие за нею издалека, поспешно бросились к танцовщице, но, разглядев за розой и улыбкой опасный огонек в глазах девушки, умерили свой пыл.

Дьявольский этот огонек вспыхнул в глазах красавицы от услышанного ею рассказа, сопровождаемого восторженными восклицаниями: гринго… запоротый пеон… бандитский налет на поместье великого дона Лерраса… благородный дон Эмилиано избит хлыстом… и кто только осмелился на такое?

Розита вскочила на подоконник, спрыгнула вниз, на улицу, и бросилась бежать. Заметивший ее жандарм поначалу решил, что она пьяна, потому что девушка бежала пританцовывая, откинув назад голову. Но когда она приблизилась, он увидел, что она заливается звонким смехом, нараспев выкрикивая:

— Эль-Кид! Эль-Кид!

Матео Рубрис, в сдвинутой на затылок красной шапочке, с закатанными выше локтей рукавами, сидел за большим дубовым столом. Перед ним лежала целая баранья нога. Острым как бритва охотничьим ножом он резал мясо на куски, отправляя их в свою здоровенную пасть и запивая вином из украшенного драгоценными каменьями кубка великолепной работы. Но большую часть баранины Рубрис бросал через плечо собакам, на лету подхватывавшим лакомство. История, которую он только что выслушал, лишила его аппетита. Ее поведал ему высокий юноша с окровавленной повязкой на голове. Из-за пулевого ранения в щеку парень говорил не слишком внятно, при этом в уголках его губ то и дело вздувались и лопались пузырьки кровяной пены. В схватке уцелел лишь он один, двоих его товарищей убили. По его словам, бандитов ждали и устроили засаду — они даже не успели пустить в ход оружие.