Песнь Давида - [8]

– Здравствуйте? – в ее голосе слышался вопрос, когда я подошел. Амелия немного подвинула свою трость, чтобы коснуться моей ноги. – Луи?

– Луи болен, так что сегодня поведу тебя домой я, – медленно ответил я, охваченный шокирующим осознанием, когда она повернулась ко мне лицом.

Ее круглые глаза смотрели в одну точку, и, как ни странно, у меня кольнуло в сердце. У нее прекрасные глаза. Большие, яркие, окаймленные черными ресницами, которые ложились на щеки, когда она закрывала глаза. Но они также казались пустыми, и, глядя в них, по какой-то необъяснимой причине я ощутил грусть. Поэтому я опустил взгляд к ее губам и прямым темным волосам, которые обрамляли ее лицо и падали за плечи. Затем Амелия улыбнулась, и мое сердце вновь кольнуло, отчего у меня перехватило дыхание.

– О, эта длинная пауза. Как всегда. Мама говорила, что я красавица, – сухо произнесла она, – но, если это не так, обещаешь соврать? Я требую подробной лжи касательно моей внешности. – Все это она говорила добродушно. Без горечи, просто со смирением. – Значит, сегодня долг провожать слепую выпал тебе? Ты не обязан это делать. Я же как-то добралась сюда сама. Но Морган сказал, что это правило распространяется на всех девушек. Мол, так настаивает босс.

– Так и есть. Это хороший район, но мы оба знаем, что его пока еще не отшлифовали по краям, – ответил я, отказываясь смущаться и извиняться за то, что пялился.

Она протянула руку и подождала, пока я пожму ее.

– Что ж, тогда представимся. Я Амелия. И я слепая.

Ее губы изогнулись в улыбке, чтобы дать понять, что она смеялась не только надо мной, но и над собой. Я пожал ее ладонь без перчатки. Ее пальцы были ледяными, и я отпустил их не сразу. Значит, она не француженка, а слепая, и почему-то Морган счел это невероятно смешным.

– Привет, Амелия. Я Давид. И я не слепой.

Она снова улыбнулась, и мои губы тоже невольно расплылись в улыбке; укол сочувствия, которым я так проникся к ней, значительно ослаб. Не знаю, зачем я сказал ей, что меня зовут Давид. Меня уже давно никто так не зовет. Имя Давид всегда вызывало у меня ощущение, что я провалился, даже не попытавшись преуспеть. Это имя моего отца. И его отца. И отца его отца. Имя Давид Таггерт обладало серьезным весом, и я ощутил его с раннего возраста. Затем друзья начали звать меня Таг. Это прозвище меня вызволило. Дало возможность быть юным и свободным духом. Одно это слово наталкивало на мысли о побеге. «Я Таг… и вам меня не поймать».

– У тебя мозолистые руки, Давид.

Довольно странный комментарий, как для рукопожатия при знакомстве, но Амелия сжала пальцы вокруг моей ладони и пощупала грубые бугорки, словно читала шрифт Брайля.

– Тренируешься? – догадалась она.

– Э-э, да. Я боец.

Ее точеная бровь вопросительно поднялась, но пальцы продолжили интимно водить по моей руке. Это было приятно. И странно. Мое нёбо начало покалывать, а пальцы ног согнулись в ботинках.

– Мозоли от штанг. Подтягиваний и тому подобного.

Я говорил как идиот. Как тупой подражатель Рокки. С тем же успехом я мог крикнуть: «Адриана, я сделал это!»

– Тебе это нравится?

– Драться? – уточнил я, пытаясь вникнуть в разговор.

Она общалась не так, как другие девушки. Так прямолинейно. Так непосредственно. Может, у нее не было другого выбора. Не было такой роскоши, как узнавать других посредством наблюдений.

– Да, драться. Тебе это нравится? – повторила она.

– Да.

– Почему?

– Потому что я большой, сильный и злой, – искренне ответил я, ухмыльнувшись.

Амелия посмеялась, и я наконец-то выдохнул весь воздух, который держал в себе с тех пор, как она протянула свою руку. Ее смех не был девчачьим или высоким, звонким или милым. Он был громким, здоровым, идущим из живота, будто ей было нечего скрывать.

– Ты хорошо пахнешь, Давид.

Я отчасти ахнул, отчасти усмехнулся, снова изумляясь ей. Но она продолжила говорить:

– Итак, я знаю, что ты большой, сильный, злой и хорошо пахнешь. Ты также высокий, потому что твой голос доносится откуда-то гораздо выше моей головы. А еще ты из Техаса и молодой.

– Откуда ты знаешь?

– Старики не дерутся. Ну и поняла по твоему голосу. Ты напевал Блэйка Шелтона себе под нос, когда подходил ко мне. Будь ты постарше, то пел бы Конвея Твитти или Уэйлона Дженнингса.

– Их я тоже пою.

– Чудесно. Можешь петь по дороге ко мне домой.

Она опытной рукой взмахнула тростью, и та аккуратно сложилась втрое. Затем Амелия взяла ее под левую мышку и потянулась ко мне правой рукой. Обхватила ладонью меня за бицепс, словно это самый естественный поступок в мире. И мы медленно, но уверенно побрели по тихим улицам; вокруг падал снег, обувь намокла от влаги. Я тот парень, который может разговорить любую девушку, но внезапно я растерялся.

Амелия выглядела полностью расслабленной, но не пыталась завязать разговор, пока мы шли рука об руку, словно возлюбленные в старом кино. Мужчины и женщины больше так не гуляют. Так разве что отец ведет свою дочь к алтарю или бойскаут помогает бабушке перейти дорогу. Но, как ни странно, мне понравилось. Я чувствовал себя мужчиной из былой эпохи, из тех времен, когда женщин повсюду сопровождали – не потому, что они не могли дойти без мужской помощи, а потому, что мужчины больше их уважали. Потому что женщины заслуживают заботы, заслуживают обхаживаний.