Песий бунт - [31]

* * *

А больницу в это время окружили плотным кольцом собаки – приказ был дан, дисциплина в собачьем сообществе, хоть и расшаталась после начала уничтожения ни в чем не повинных животных, все же в некоторых случаях действовала – и приказ надо было выполнить…

Псы чувствовали за своими спинами желтый взгляд вожака – и поэтому с терпеньем диких хищников ждали малейшего шанса, чтобы начать штурм… но шанса не было.

Окна больницы – и первый, и второй этажи – были забраны частыми решетками, все двери, включая черный ход пищеблока, давно поменяли на металлические. Поэтому замерзшая стая чернела под фонарями и не двигалась с места.

В двухэтажный особнячок впилось пятнадцать пар глаз – а из-за решетки первого этажа, где ввиду меньшей склонности к побегам содержались женщины, на них смотрели два горящих неистовством глаза.

Изможденная женщина сорока с лишним лет попала в психушку год назад и еще не успела деградировать окончательно – по крайней мере она по прежнему хотела не свободу и по прежнему не могла изжить в себе всепоглощающую любовь к всему живому. Имеющему четыре ноги…

В ее квартире в Малом Козихинском переулке в прошлые, прекрасные времена жили семь кошек и примерно пятнадцать собак – жили не то чтобы в дружбе, но вполне сносно.

Конечно, пенсию, которую женщина получала по инвалидности, не хватало на еду и ей самой, но зато вполне хватало на перловую кашу собакам… Хорошо выручали и помойки – вещи, выброшенные зажравшимися горожанами, она продавала на толкучке и могла порадовать своих питомцев деликатесами вроде протухшей требухи…

Кошки писали в противни с песком – когда один лоток покрывался лужами, она несла его в ванную, промывала под струей воды и потом вставляла его в духовку. Расползающийся из квартиры запах она не чувствовала из-за хронического насморка и была вполне довольна собственной смекалкой.

Недовольны были, само собой, соседи – и от разлетающейся по всему дому шерсти, и от постоянного лая, и от невыносимой вони. К тому же квартира в получасе ходьбы от кремлевских стен была лакомым куском. Настолько, что подкуп нескольких психиатров выглядел жестом благородного человека, избавляющего людей от соседства с психически ненормальной женщиной. Ее же кошкам и собакам – все в этом были уверены – жилось бы гораздо лучше на воле, чем впроголодь в вонючей квартире…

И не успела милая женщина оглянуться, как ее отправили на принудительное лечение, предварительно дав подписать какие-то странные бумаги…она и прочитать их толком не успела, поверив обаятельному типу, что это просто договора на содержание ее животных в специальной загородной гостинице. Когда же, по окончании лечения она вышла из больницы, то вместо ее раздолбанной деревянной двери наткнулась на деревянную – но с непробиваемой стальной основой… попытки разобраться ни к чему не привели. Попытки разодрать ногтями лицо невозмутимого охранника привели к незаметному движению его пальца – и получасовой неподвижности возле подъезда, куда ее вынесли, как тряпичную куклу.

После этого она пыталась взять штурмом мэрию, чем обеспечила себе безбедную жизнь на казенных харчах на ближайшие несколько лет.

И вот теперь сердце ее сжималось, и казалось ей, что среди молчаливых собак видны и ее питомцы, пришедшие проведать спасительницу…

– Малыш, Роджер, Бобик – шептала она сухими губамии и сжимала у горла халат, чтобы не заплакать… – Мусик, Пусик, Лелька, Жучка…

Слезы все-таки побежали по щекам, когда привиделось ей, что с черного враждебного неба падают и падают тяжелые хлопья и собаки превращаются в заметенные столбики…

Ей нужно было отплатить доверием за доверие – женщина не сомневалась, что собаки нашли свою бывшую хозяйку с одной единственной целью, обогреться, подкормиться и приласкать ее, постепенно дичающую среди грубых санитарок и похотливых врачей…

Взгляд ее обшарил решетку и уперся в навесной замок – она подергала его, и он, конечно же, не открылся, и задумалась, прикусив губу…

Сегодня дежурил Леонтович – костлявый мужик со сгнившими зубами и каким-то липким взглядом… все знали, что в отделении он совращает всех более-менее смазливых пациенток, если не добровольно, то ударными дозами психотропных средств. Знали так же, что при этом он мужик, в принципе, не плохой и не вредный, и что бывшим своим пассиям он помогает, как может. Позволяет смотреть телевизор в неположенное время, приносит с воли разную дивную снедь, не дает измываться санитаркам, а главное – после ночи с Леонтовичем можно было позабыть об психотропных лекарствах…

Собачнице – как сразу окрестили новенькую бывалые обитательницы психушки – все это объяснили популярно, сразу, как только она появилась и посоветовали не кочевряжится.

Но собачница не только начала кочевряжится, но и запустила в масляный глаз врача ногти…потом в течение месяца из нее делали бессловесную скотину, безмозглое животное. И преуспели в этом, за одним исключением – превратившись в животное, Собачница по-прежнему не хотела спать с противным врачом.

Она выла по-звериному и кусалась, билась с такой силой, что даже вызванные на подмогу санитары не могли ее удержать – и в конце концов Леонтович, несколько даже обиженный таким упрямством, отступился. Он не был насильником – скорее он был вежливым садистом. Ему доставляло удовольствие смотреть, как очередная его пассия, преодолевая стыд и неприязнь, отдается… грубое физическое насилие его не привлекало.