Песенка для Нерона - [21]

— Откуда ты, черт возьми, это взял?

— Это общеизвестно, — сказал я ему. — Все об этом знают. Это, как там говорят, провербиально. Жирные и мягкие, как пахта. Можно отправиться в любой из тамошних городов, везде одно и то же. Тингис, Икозий, Кирена…

— Кирена в Ливии.

— Да? — Луция Домиция хлебом не корми, а дай поцепляться к мелочам. — Ну и что с того, это же одно и то же, нет разве?

— Нет, — ответил он с раздражением. — Их разделяет тысяча миль.

— Давай не будем отвлекаться на детали, — сказал я. — Главное, что это далеко отсюда. Кроме того, — продолжал я, потому что собирался сказать одну хорошо продуманную вещь, да только он меня перебил, — это пограничная страна. Грубо говоря, вот длинная, узкая прибрежная область, которая и является римской провинцией, а все, что за ней — это огромные пространства свободной Мавритании, независимого государства. А ты знаешь, что это означает.

Он кивнул.

— Там не говорят на латыни, — сказал он.

— Это означает, — объяснил я терпеливо, — что она за пределами римской юрисдикции. Если нас начнет припекать и нам потребуется немного передохнуть, надо будет только перепрыгнуть через границу — и мы в безопасности. Выдачи оттуда нет.

Он покачал головой.

— Тут ты ошибаешься, — сказал он. — Между империей и свободной Мавританией есть договор.

— Да нету никакого договора.

— Есть договор, чтоб тебя! Мне лучше знать, я сам его подписывал.

Я пожал плечами.

— Ну, в любом случае, — сказал я. — Все равно там лучше, чем здесь, где солдаты ищут нас под каждым кустом. Что скажешь?

Он пребывал в сомнениях.

— Не знаю, — сказал он.

— Перестань занудствовать. Там широкие просторы. Фантастический климат.

Он задрал бровь.

— Это же пустыня, нет разве?

— Только если зайти вглубь суши.

— Ты же только что сказал, что туда нам и надо. Кроме того, в Мавритании водятся львы и скорпионы размером с кота. И дикие кочевники, которые убьют тебя за щепотку соли. Нам туда не нужно.

— Нет, нам туда нужно.

— Нет, не нужно.

— Нет, не нужно, — передразнил я. — Слушай, Луций Домиций, все эти годы, которые ты потратил, оттачивая мастерство спорщика в дебатах с острейшими умами поколения, они вообще окупились, нет?

— Ох, заткнись.

За разговором мы продолжали спускаться в долину, пока не достигли плоской обработанной земли. Мы по-прежнему не знали, где мы, конечно, а мои инстинкты подсказывали, что нам следует оставаться среди скал, подальше от населенных мест, где мы будем торчать, как прыщи. Вообще-то мои инстинкты принялись рядиться, как давно женатые супруги — еще они говорили мне, что именно среди скал солдаты и станут нас искать. Что нам требовалось — это избавиться от этой одежды, перестать выглядеть как беглые рабы и превратиться в кого-нибудь еще. В том, что ты никто, есть несколько положительных моментов, и один из них — гибкость.

Очень скоро мы оказались на пыльной узкой дороге между маленькими оливковыми рощицами, разделенными каменными стенами, а где-то справа текла речка. Это было не очень хорошо, поскольку любой, кто нас увидит, сразу поймет, что мы не местные. Я раздумывал, что с этим делать, когда из буковой рощи прямо по курсу до нас донеслись голоса. Твою же мать, подумал я; схватил Луция Домиция за рукав и затащил его под стену.

— Что опять? — спросил он.

— Голоса впереди, — сказал я. — Заткнись, я хочу послушать.

Я немного послушал и разулыбался. Это были юноша и девушка, и чем они там занимались, было совершенно очевидно; никакой угрозы, и Луций Домиций начал подниматься, но я потянул его обратно.

— Ох, ради всего святого, — пробормотал он. — Если тебе приспичило подсматривать за юными любовниками, то сейчас не время. Мы спасаем свои жизни, если ты вдруг забыл.

Я вздохнул. Никакого внимания к деталям, как видите. В этой жизни надо быть внимательным, или запросто пройдешь мимо всех представившихся возможностей и даже не узнаешь, что они тебе встречались.

— Слушай, — сказал я.

Талантов у меня немного, но я хорошо определяю людей по голосам, такой уж у меня дар. С девушкой было просто — местная крестьянка; возможно, стирала белье на реке, когда повстречала парня. А вот с ним было поинтереснее. Он практически ничего не говорил, весь шум исходил от нее, но когда он наконец подал голос, то заговорил на латыни. Мой опыт подсказывал, что в моменты наивысшей страсти люди редко упражняются в иностранных языках. Стало быть, у нас тут был настоящий, двадцатикаратный римлянин.

Разобраться в остальном не составило труда. Лично я виню во всем школы.

Когда вы посылаете детей в одно из этих модных заведений, где их заставляют читать Феокрита и прочее в том же духе, сплошь про красивых юных аристократов, влюбляющихся в прекрасных податливых крестьянских девушек среди идиллических пасторальных пейзажей, то какого черта вы от них ожидаете? Конечно, чем ближе к большим городам, тем хуже. Там, откуда я родом, то есть под Афинами, невозможно забежать за кустик, чтобы опростаться, и не напороться при этом на Стрефона и Амариллис, занятых своим делом среди ромашек и лютиков.

Вот такие дела, и сейчас я бы все отдал за крючок банного пластуна.

Прошу прощения, я перешел на профессиональный жаргон. Вы же знаете, кто такой банный пластун? На случай, если нет, то это один тех тех жалких персонажей, которые зарабатывают на жизнь, воруя вещи из раздевалок в общественных банях. Это древняя профессия с богатым культурным наследием и традициями, хотя сам я в ней не особенно преуспел. Главным инструментом этого ремесла является бронзовый крючок, посаженный на длинное, тонкое, гибкое древко, которое можно просунуть через окно, чтобы выудить оттуда кошелек, плащ, шляпу, что угодно. Мне говорили, что самые лучшие изготавливают в Александрии — трезубые, со складным древком, которое легко спрятать под плащом, но в принципе сгодится любой крючок, а за отсутствием крючка всегда можно воспользоваться подходящей веткой.