Песенка для Нерона - [19]

— Это просто, — простонал Луций Домиций. — Моя голова в корзине.

— Прекрасно, — сказал Каллист, едва кивнув. — Ее-то они и получат.

Должен сказать, что если забыть на минуту о контексте, видок у Луция Домиция после этих слов стал весьма комический.

— Ты, ублюдок, — сказал он и стал пятиться, пока не уперся жопой в стену. — Ты все-таки собираешься меня продать. Ублюдок.

(Видите, что я имел в виду, когда говорил о катастрофах? Это говорил тот же жирняй, который не далее как пару минут назад собирался вскрыть ради нас вены. И все такое).

Но Каллист опять покачал головой.

— Я не об этом думал, — ответил он спокойно. Тут он повернулся ко мне. — Гален, — сказал он. — Помнишь того хорька, который был у нас в детстве? Проклятая тварь как-то сбежала и задавила лучшего петуха Анаксарха, и тот явился к нам в гневе, костеря мать и требуя выдать ему хорька, чтобы он свернул ему шею, а не то он доберется до архонта, солдат, наместника и отправит нас гнить на галеры, — он ухмыльнулся. — Помнишь, что мы сделали?

Мне не понравилось, куда он клонит.

— Конечно, — сказал я. — Ты соорудил ловушку, пошел в холмы, где было гнездо хорьков, и поймал жилистую старую самку, которую и отдал Анаксарху, а он не заметил обмана. Но…

— Именно, — улыбка брата померкла. — Он смог убить хорька, мы сохранили своего, и все остались довольны.

— Кроме того другого хорька, — заметил я.

— В жопу другого хорька. В этот раз нам повезло больше. В этот раз нам не надо никого ловить, потому что у нас есть доброволец.

Я испугался, что понял, о чем он. На самом деле испугался — знаете это чувство, когда мочевой пузырь сжимает ледяная рука и ты готов обмочиться?

Если бы это сказал кто другой, я бы просто не поверил. Но Каллист… он был особый человек. Он никогда не юлил и шел прямо к цели.

— Погодите, погодите, — вид у Луция Домиция был удивительно тупой. Серьезно, я бы со всей охотой размозжил его башку о стену. — Я не понимаю. Может кто-нибудь объяснить, о чем вы говорите?

Каллист повернулся к нему.

— О Боже, — сказал он. — Все тебе надо разжевать. Слушай. Мы с тобой очень похожи, так? Не стоя плечом к плечу, может быть, но меня легко выдать за тебя, если тебя рядом не будет. Сходства хватит, чтобы надуть капитана стражи, который и видел-то тебя с дюжину раз, на параде или в театре, издалека.

— Да, — сказал Луций Домиций. — И как это нам поможет?

Проклятый дурак, он до сих пор не понял. Каллисту пришлось объяснить.

— Очень просто, — сказал он. — Вы меня убьете. Когда сюда придут и найдут мое тело, то подумают, что это ты. Вы спрячетесь на сеновале, но никто вас искать, конечно, не станет, раз труп императора уже будет у них…

Луций Домиций завизжал. Я не шучу: завизжал во всю глотку, как свинья, которую режут тупым ножом.

— Нет, — рыдал он. — Нет, нет, нет. Нет, я не позволю тебе. Даже не говори об этом, это ужасное…

Каллист со всей силы хлестнул его по лицу. Подействовало.

Луций Домиций перестал верещать и в ужасе уставился на Каллиста.

— Значит, договорились, — сказал Каллист. — Ладно, — он держал один из кинжальчиков. — За дело. Мы не знаем, сколько времени у нас есть. Было бы неплохо, если б вы немного попортили мне лицо — не слишком, только чтобы размазать очертания. Ну давайте же, бога ради.

Но Луций Домиций сполз по стене, как слизняк, и только беспомощно всхлипывал. Толку от него не было никакого.

— Каллист, — сказал я. — Какого черта ты несешь? Ты не можешь отдать свою жизнь за… за это…

— Пошел на хер, — ответил он яростно. — Это моя жизнь. Стоит мне вспомнить, сколько раз ты чуть не убил нас своими тупыми аферами, и сколько раз я рисковал ради тебя головой… — он, должно быть, прочел по моему лицу, что его слова разбили меня на части. Как будто кто-то вскрыл меня, вытащил все кости и зашил обратно. — Серьезно, все в порядке, — сказал он. — Я хочу это сделать и ради него, и ради себя. Вариантов у нас все равно нет. Или я, или мы все, так что для меня вообще нет разницы.

— Чепуха, — сказал я. Меня начало трясти. Странная штука. Много раз я был уверен, что скоро умру, и не на пустом месте; и каждый раз это пугало меня до потери пульса, но никогда я не испытывал такого полного, такого абсолютного отчаяния — из-за того, подозреваю, что знал, что если меня порешат, никакого значения это иметь не будет (потому что какой кому от меня прок? Никакого и никому, даже мне). Но сама мысль о том, что умрет Каллист — умрет и оставит меня одного — никогда не посещала меня прежде, и говорю вам, я не мог ее вынести. Только из-за того, что ужас сковал меня мертвой хваткой, я не свалился в рыданиях, как Луций Домиций.

И он сказал:

— Гален, я хочу, чтобы ты сделал это для меня. Я никогда у тебя ничего не просил, никогда, но прошу сейчас, потому что это важно. Сделаешь это для меня? Сделаешь?

И я услышал собственный голос:

— Хорошо, — потому что, чтобы мне сдохнуть, никак иначе я ответить не мог. Таков Каллист: иногда, совсем изредка, он мог заставить меня захотеть уподобиться ему.

— Сделаешь? — повторил он, и я кивнул своей тупой башкой и позволил всунуть мне в руку один из дурацких ножиков.

Он сжал мои пальцы на рукояти, чтобы я его не выронил. Затем он шагнул ко мне, а я отшатнулся, как будто это он собирался меня зарезать, а не наоборот.