Первый выстрел Дробова - [2]

По дороге в НИИ Дробов думал о последнем разговоре с Гутырём. Почему Иван Семёнович так безоговорочно отвёл подозрение в спекуляции? Значит, у него всё-таки есть своя версия? Но какая? И что здесь может быть ещё, кроме спекуляции? Воровство? Но что можно украсть в НИИ? — спрашивал себя Дробов. Ответ на этот вопрос возник внезапно и так отчётливо, что Дробов от волнения даже остановился. В НИИ, конечно, есть свои производственные секреты! И за эти секреты кое-кто не прочь хорошо уплатить. Но если так, почему же Гутырь не передал дело Шмедовой в Комитет государственной безопасности? ОБХСС такими делами не занимается. Впрочем, Гутырь уже много лет возится с мелкими мошенниками, взяточниками, спекулянтами и с этой наезженной дорожки не может свернуть ни вправо, ни влево! Именно поэтому-то у Дробова есть преимущество: работая в ОБХСС всего четыре месяца, он может смотреть на события свежим, непредубеждённым взглядом.

Чем больше Дробов обдумывал свою новую версию, тем она казалась ему вероятнее. Сейчас он уже радовался, что опытный Гутырь не додумался до такой простой истины. Иначе к делу Шмедовой Дробов не имел бы никакого отношения. Теперь же всё пойдёт по-иному. Разумеется, и сейчас этим делом займутся чекисты, но можно не сомневаться, что в оперативную группы включат и его, Дробова. Вот ведь как бывает: он думал, что Гутырь навязал ему дело о старухе спекулянтке, а похоже, что дело серьёзное!

В отделе кадров института Дробов получил личное дело Шмедовой и удалился в отведённую ему для работы маленькую комнатку. Прежде чем раскрыть папку, он попытался представить себе внешность Шмедовой. Он почему-то был убеждён, что увидит сейчас на фотографии высохшую старушонку, с тонкими губами и круглыми совиными глазами.

В левом углу анкеты темнела стандартная паспортная фотография. Дробов взглянул на неё и ахнул: слегка улыбаясь, на него смотрела красавица. Слово «красавица» Дробов не любил. Оно казалось ему пошлым, ничего не выражающим. Но никакого другого определения Дробов сейчас найти не мог. Даже на маленькой фотографии можно было отчётливо разгадать на редкость правильные черты лица Ефросиньи Осиповны Шмедовой.

«С чего я взял, что она старуха? — досадовал Дробов. — Гутырь ничего о возрасте не говорил… Меня сбило её старушечье имя! Ефросинья… Да, Гутырь прав: без конкретных фактов в нашем деле с выводами лучше не спешить…»

Автобиография Шмедовой умещалась на одной страничке. Родилась в тысяча девятьсот тридцать восьмом году в деревне Рождествено Псковской области. Окончила десятилетку и институт иностранных языков. В течение года была переводчиком в «Интуристе». Потом поступила в НИИ. Характеристика из «Интуриста», как и все подобные документы, состояла из безликих хвалебных слов, и Дробов понимал, что полагаться на них нельзя. Он ещё раз взглянул на фотографию. «Совсем как в американском фильме, — подумал Дробов, — молодая красавица, секс-бомба, она же — агент иностранной разведки…» Но конкретных данных пока что для такой версии нет. С чего начать? Действовать методом исключения? Убедиться, что Шмедова спекуляцией не занимается, по займам не выигрывала, наследства не получала, взаймы денег не брала, а следовательно…

Он позвонил по внутреннему телефону начальнику отдела кадров и попросил его зайти. Лохматый, немолодой уже человек, начальник отдела явился незамедлительно. На его худощавом лице застыло напряжённое любопытство.

— Скажите, товарищ Ковенчук, — начал Дробов, — как у вас в институте насчёт спекуляции? Всё благополучно?

— В каком смысле? — Редкие брови Ковенчука поднялись вверх.

— В буквальном, товарищ Ковенчук, в буквальном. Известны ли вам случаи спекуляции среди сотрудников вашего института?

Брови Ковенчука поднялись ещё выше. Дробову вдруг стало смешно: сейчас белёсые брови начальника отдела кадров скроются в его лохматой шевелюре.

— Я спрашиваю, — пояснил Дробов, — есть ли среди ваших сотрудников лица, снабжающие своих товарищей дефицитными товарами? Ну, скажем, заграничными кофточками, парфюмерией, косметикой по спекулятивным ценам. Вопрос понятен?

— Значит, в таком смысле? — Брови Ковенчука вернулись на своё место. — Нет, таких аморальных поступков в нашем институте не было.

— Вы убеждены в этом?

— В каком смысле?

— В прямом.

— В прямом? Убеждён. В обратном смысле у нас бывают случаи спекуляции, а в прямом — нет!

— Не понимаю! Что значит: «Спекуляция в обратном смысле»?

— Это в том смысле, что у нас никто спекуляцией не занимается, а, наоборот, некоторые женщины сами покупают у спекулянтов на стороне. Есть у нас такие! Целый месяц экономят, едят всухомятку, а потом всю получку приносят на блюдечке спекулянтке. За какие-нибудь духи французские или за кофточку с ярлыком «Лондон-одежда»…

— Кто же у вас отличается на этот счёт?

— Кто отличается? Подкопаева, Оконь, Свешниковы сёстры, Шмедова…

— А почему у Шмедовой новый адрес? — спросил Дробов. — Что это ей вздумалось переезжать с Чайковской на Охту?

— Обменяла комнату. В том смысле, что теперь у неё центральное отопление, а на Чайковской, говорит, с дровами замучилась. И телефон теперь у неё имеется…