Первый визит сатаны - [44]

Когда Петр Харитонович умолк, иссяк, Марина Васильевна с грустью заметила:

— Она не нуждается в твоем прощении, Петечка. Ей вообще от тебя больше ничего не надо. Ты бы лучше всего оставил ее.

— Почему?

— Она тебя не любит, да и не любила никогда. Эта женщина не для тебя.

— Почему?

Его чересчур спокойный тон не насторожил Марину Васильевну, ибо у нее был книжный ум. Она и представить не могла, какую боль ему причиняет. Ей казалось, что, узнав горькую правду, он скорее перестанет нести сентиментальную околесицу, более подобающую безусым юнцам, от которой даже у нее, доброжелательной старушки, уши вянут.

— Она умная, цепкая, любознательная хищница, а ты ее жертва — добрый, доверчивый простачок. Она давно тебя проглотила и переварила, больше ты ей неинтересен. Ее хищное естество жаждет новых, сильных впечатлений. Ты за ней не гонись. Ваш брак был обречен на распад. Ты сук срубил не по плечу.

— Чем же я плох для нее?

— Не плох, Петечка. Ты из другого теста. Вы совершенно разные люди. Ваш союз — это союз добродушного сенбернара и степной волчицы. Она не оценит твоих достоинств и добродетелей. Твоя порядочность и честность ей пресны. Вслух об этом она, конечно, не скажет, но это так. Чем ты будешь с нею мягче, нежнее, тем ей будет невыносимее. Она тебя презирает за то, что у тебя не волчья хватка. За то, что ты никого не пристукнул тайком.

— Вот и видно, что ты никогда не любила, тетушка. Ты пытаешься анализировать, а в любви логики нету.

— Во всем есть логика. Природа потому и породила разум, что разумна сама. Любовь, как ты ее понимаешь, — это всего лишь нервная чесотка на почве разбуженного полового инстинкта. Истинная любовь — дар Божий. Увы, я не смогу объяснить тебе разницы.

— Объясни тогда, почему ты ненавидишь Елену?

— Опомнись, Петечка! Ты ничего не понял. Да мы с ней как две сестры. Она могла бы стать тебе заботливой матерью, но женой не будет. Беги от нее, беги!

Посреди ночи, когда старушка чутко забылась во сне, Петр Харитонович вышел на кухню и покурил у окна. Собственное отражение на темном стекле было ему отвратительно. Голова на короткой шее тянулась к перекладине, как птичий клюв. Он открыл фрамугу и посмотрел вниз. Четвертый этаж. Лететь недолго, но, скорее всего, останешься жив. Хрустнет позвоночник, надломятся колени — и будешь сквозь слезы разглядывать звездное небо, пока не придут за тобой сердобольные санитары. Он вернулся в постель и с блаженной улыбкой заснул…

В полночь генерал захрапел на голом плече Елены Клавдиевны, будто тонул. Для его возраста она задала ему слишком большую нагрузку — он и сомлел. Брезгливо спихнула она кудлатую голову на подушку. Стареющее, распутное животное, не стоило из-за него выпроваживать Петю. Теперь придется перед мужем оправдываться — это скучно. Как он все же деликатно смотался. Наверное, поехал жаловаться злобной старухе на станцию «Динамо».

Елена Клавдиевна поднялась с постели, сходила в ванную, умылась, принесла кружку ледяной воды и хладнокровно выплеснула генералу на волосатую грудь. Он приходил в себя уныло.

— Одевайся, одевайся, Василек! — прикрикнула Елена Клавдиевна. — Петя может вернуться в любую минуту.

Генерал стоически преодолел первый приступ тягучей печеночной ломоты.

— Он что, догадался?

— Не слепой же.

— И часто ты ему такое устраиваешь?

— Не хами, Василек! Быстро, быстро!

— Сколько сейчас?

— Половина первого.

— Где же он бродит, наш Петро?

— Тебе-то какое дело?

— А ты большая стерва. Никогда бы не подумал.

— Вот она, обычная мужицкая благодарность. Тебе разве плохо было со мной?

— Увы, мне со стервами всегда нравилось. У меня тоже, видно, нутро поганое.

— И прослезись, генерал. Ну давай, давай, все, выкатывайся!

Еле вытолкала его из квартиры. Быстренько поменяла постельное белье. Ни при каких условиях не уснула бы на простынях, на которых сипел и ворочался этот жирный боров. С детства маялась повышенной брезгливостью. Не могла даже с матерью, с отцом есть из одной тарелки. Только за маленьким Алешей, пересиливая себя, подъедала кашку, курятинку. Выбрасывать вкусную еду было слишком глупо. Они тогда небогато жили. Теперь живут получше, но уже нет Алеши, да и мужа, кажется, скоро не будет. Впрочем, никуда он не денется. Он же понимает, что без нее пропадет. В этом мире Петр Харитонович как зяблик в зимнем лесу.

Забравшись в горячую ванну, распустив по воде пышную мыльную пену, Елена Клавдиевна погрузилась наконец в заветные мечтания. Она мечтала о том, как в одну прекрасную ночь перережет себе вены и в этой же ванне, задремывая, убывая, будет счастливо следить за коловращением кровавых струек в теплой воде.

4

Алешу взяли в тиски особого пригляда. Как бы он себя ни вел, всегда у тюремщиков находилась на него зацепка. Дядюшка Гром устроил на него большую охоту. За полгода довел парнишку до синюшной худобы. Так он его воспитывал, возвращал в человеческий статус. Сам держась поодаль, лично в травле как бы не участвовал. Частенько дядюшка Гром вызывал к себе Федора Кузьмича, затеяв с ним какое-то особенное приятельство. Он с жаром растолковывал хмурому убийце, что еще немного надо им погодить и они Алешу не узнают, это будет уже совсем другой, новый человек, значительно лучше прежнего. Федор Кузьмич не вступал с глубокомысленным надзирателем в пререкания, отмалчивался, но так ни разу и не принял из его рук курево.