Первый полет - [96]

— Я знаю одно место, — откликнулась Николь. «Вот же сукин сын, осведомился, прежде чем прийти сюда». Как ни странно, его забота доставила ей удовольствие.

— Он тоже, — улыбнулся Сэллинджер. Сидя, они находились на одном уровне, но стоя Николь выше полковника на целую голову. У него классическое тело пилота, летающего на предельных ускорениях — приземистое, коренастое, с широким, могучим торсом портового грузчика, унаследованным от предков, русских крестьян, с незапамятных времен отличавшихся чуточку раскосыми глазами, выдающими примесь татарской крови. Вот только за последнее время в его коротко подстриженных волосах засеребрилось куда больше седины, а морщины глубоко врезались в его грубоватое лицо. Он из тех людей, кто в форме выглядит как-то неуклюже, ему к лицу только летный костюм. И, несмотря на подчеркнутую небрежность манер, его окружает некий ореол человека, наделенного властью, и только самый последний дурак не догадается, что пытаться перечить ему — чистейшее безумие, и решившийся делает это на свой страх и риск (довольно-таки изрядный).

— Дэйв Элиас весьма высокого мнения о вас, — внезапно сообщил он.

«А толку-то что?» — Николь взглянула на Сэллинджера, и вдруг в душе ее всколыхнулась паника: не проговорила ли она часом эти слова вслух?

— Честно говоря, сэр, хотя я и рада назначению сюда, оказаться в Эдвардсе я предполагала меньше всего на свете.

— Почему?

— Сами знаете.

— Да, — едва уловимая усмешка, — знаю. Я считал, что Гарри вышел за рамки. Но порой исключения бывают оправданными. И он доказал, что я не прав. Потому-то я и просил прислать вас обратно. Фактически говоря, настаивал на этом. Даже без этого медотвода я готов был землю перевернуть, только бы заполучить вас.

— Зачем?

— Давайте пройдемся.

Ночь стояла в полном звездном облачении, разукрашенном перистыми облачками, посеребренном восходящим месяцем. Понадобилось лишь немного проехаться на машине, чтобы удалиться от базы и оказаться в первозданной пустыне, где тьму не нарушал ни один лучик искусственного света, и узреть, какое воистину величественное зрелище являют собой небеса. Лучше этого только оказаться в них — для всякого, кто побывал там по-настоящему.

Вот только воздух стал уже не прохладным, как раньше, а по-настоящему морозным, и при всяком выдохе изо рта вырывалось облачко пара. И когда Сэллинджер повел ее обратно через парк, Николь задернула «молнию», подняла воротник и сунула руки поглубже в карманы.

— Только не говорите, что вам не по нутру легкий морозец — девушке, выросшей в Нантукете и столько занимавшейся парусным спортом в открытом море, — заметил он.

«Потрясно, он читал мое личное дело!»

— Чтобы переносить холод, надо привыкать к нему постепенно, и тогда мне это удавалось лучше.

— А что же переменилось?

Она задержалась у Х-15, изумленная миниатюрностью самолета и одновременно восхищенная его обтекаемыми, плоскостными обводами. Потом проговорила:

— В первые сутки после нападения корсаров из засады, пока мы не собрали на тяп-ляп систему энергоснабжения, на «Страннике» не было электричества. В паре-тройке миллиардов кэмэ от Солнца температура практически не отличается от абсолютного нуля. Термоизоляция корабля поправляла положение, но мало-помалу холод брал свое. — В спокойном изложении фактов невозможно ощутить даже тени пережитых тогда чувств. Николь развела руками. — Даже когда мы вернули Карусель — жилой отсек — к жизни, то не осмелились чрезмерно нагружать системы. Настроили нагреватели на очень медленный и плавный подъем температуры. Это хуже всего — вокруг царит почти непереносимый мороз, а ты знаешь, что нагреватели включены и со временем дела пойдут лучше, на большее и надеяться не смеешь, и надо только продержаться до той поры. Казалось, на это уйдет целая вечность.

— И тогда вы нашли халиан'т'а. Сэллинджер произнес последнее слово так же, как подавляющее большинство людей — в английской транслитерации, опуская обертона, обозначаемые апострофами. Человеческое горло не способно издать подобные звуки, а человеческое ухо — их услышать.

— Дурацкое везение, сэр.

— А по-моему, открытие, учитывая дальнейшее. Вдали мелькнула какая-то вспышка, и не успела Николь повернуть голову в ту сторону, как сверху обрушился оглушительный грохот, волной вздымающийся до небес, когда пилот, выведя самолет на исходную, дал полную тягу. Взлет показался невероятно быстрым — машина только успела тронуться, и уже взмыла вверх, опираясь на конус голубого пламени длиной в половину корпуса. Миг — и она затерялась вдали, будто еще одна звездочка на небосклоне, негромким «ба-бах» провозгласив о преодолении звукового барьера.

Здесь, возвышаясь над парком и над сухим озером — верхняя точка обеспечивает на диво хороший обзор всей территории базы, — находится мемориал. Строгий кенотаф с лишенной вычурности доской, на которой высечены имена погибших пилотов, начиная с Гленна Эдвардса, подарившего базе свое имя. Это памятник для туристов, а настоящий мемориал, по мнению летчиков-испытателей, находится на стене в «Сорвиголовах».

— Вы имеете представление, лейтенант, — как бы между прочим поинтересовался Сэллинджер, — сколько человек сейчас хорошо ориентируются в культуре халиан'т'а?