Первый особого назначения - [78]

— Ну, ну, — встретил он ребят ободряющей улыбкой. — Входите смелее. Садитесь. Садитесь, не стесняйтесь…

Он вышел из-за стола и стал усаживать ребят, кого на диван, кого в кресло. А когда все, наконец, расселись, сел и сам на свободный стул, рядом с ребятами.

— Так вы, значит, пришли просить комнату для одного человека? — спросил он. — Интересно, для кого же?

— Для Гри… — начал было Степка, но поправился. — Для Силантьева, Федора Алексеевича.

— Он больной, — добавила Таня. — А комнатка такая маленькая. Да еще мастерская там.

— У нас справка есть, — сообщил Степка, вынимая из кармана изрядно помятую бумажку. — Вот. Мы в поликлинику ходили.

Председатель исполкома взял у Степки справку, прочитал ее и обвел ребят внимательным взглядом.

— Он что же, сам идти не захотел и вас прислал?

— Что вы! — Степка даже замахал руками. — Он и не знает, что мы к вам пошли.

Перебивая друг друга, совсем забыв, что они сидят в кабинете самого председателя горисполкома, вскакивая с дивана и кресел, ребята начали рассказывать, как заболел Гриша, как они ухаживали за ним, как он спаял для них рамку стенной газеты, как заклеил Вовкину вазочку, починил Олежкину черепаху и, наконец, сделал скобки для отрядного вымпела.

— Погодите! — воскликнул председатель, — Так вы и есть тот самый отряд особого назначения, про который в нашей газете писали?

— Ага! Это про нас писали! — подтвердил Женька.

В дверь заглянула обеспокоенная шумом секретарша. Вероятно, ей редко приходилось слышать, чтобы в кабинете председателя стоял такой гам. Когда дверь за ней закрылась, председатель сказал:

— Вот что, друзья, не будем беспокоить нашу Веру Ивановну. Давайте потише.

Ребята смущенно замолчали. А председатель горисполкома, подойдя к столу и что-то записав на листке бумаги, продолжал:

— Договоримся так. Комната для вашего подшефного будет. Можете не беспокоиться. А теперь… — Он сел за стол и взглянул на часы. — У нас еще есть минут пятнадцать времени… Расскажите-ка про ваш отряд.

Глава десятая

Степке и Тане не терпелось поскорее рассказать Грише о том, что скоро — они были уверены, что скоро, — он переедет в другую, новую, просторную — они были убеждены, что в просторную, — комнату. Запыхавшись, влетели они в мастерскую и запрыгали вокруг мастера, глядевшего на них с недоумением. Наконец успокоившись первой, Таня сказала Степке:

— Ну, теперь, Степа, давай говори ему. А то я не сумею.

Гриша пристально следил за Степкиными знаками. Потом он опустил голову и о чем-то задумался.

— Что это он? — спросила Таня с удивлением. — Может, ему не хочется переезжать?

Но тут мастер поднял голову. Он посмотрел на Степку и на Таню, обвел взглядом стены мастерской и вдруг с какой-то непонятной решимостью тряхнул головой. Словно сказал про себя: «Да, пусть будет так». После этого улыбнулся и «заговорил». И первые же энергичные жесты мастера все объяснили Степке и Тане.

Нет, он вовсе не жалеет, что ему надо будет расстаться с этой тесной и душной комнатушкой. И задумался он сейчас не об этом. Он думал о другом. Сегодня утром к нему пришли три человека. Три незнакомых человека, которых Гриша сначала принял за обычных заказчиков. Но в руках у них не было ни электрических утюгов, ни дырявых кастрюль, ни перегоревших плиток. И в одном из них мастер сразу же узнал того молодого парня в синей морской форменке, с которым он познакомился в день открытия красного уголка. Вторым гостем был пожилой усатый человек с сильными большими руками. Стоило только взглянуть на эти руки, чтобы сразу догадаться, что человек этот старый рабочий. Третий, помоложе, был одних с Гришей лет.

С напряжением следя за быстрыми точными движениями рук глухонемого мастера, Степка торопливо «переводил» Тане то, что «рассказывал» Гриша.

Эти неожиданные гости не знали азбуки глухонемых, продолжал мастер. Но он, Гриша, недаром учился понимать слова по движению губ, и недаром еще давно, в детстве, мать учила его читать и писать по-русски. И он понял, что эти три человека пришли с завода. Он был им нужен, им и их товарищам на заводе. Они пришли просить его работать вместе с ними. С ними и их товарищами.

Что он мог им ответить? Если говорить правду, ему и самому надоели эти кастрюли и утюги. Ведь его руки могут делать вещи гораздо посложнее, чем плитки и заплаты для корыт. Но он не привык быть среди людей. Слишком много зла причинили ему люди. Вот только с ними, с ребятами, он чувствует себя просто и спокойно. Только их он по-настоящему рад видеть. Но эти люди… Тот, в матросской одежде, совсем молодой, и другой, старик с седыми усами, и третий, Гришин ровесник, — они не похожи на тех, с кем до сих пор приходилось сталкиваться глухонемому мастеру. У них честные лица, и слова их честны.

Утром он не сказал этим людям с завода ни «да» ни «нет». Трудно, очень трудно отказаться от своей уединенной жизни. Но как ему хотелось сказать «да»! Как хотелось ему пойти с этими людьми к их машинам! К их товарищам, которые, он уверен, не будут смеяться над ним оттого, что он не слышит и не может говорить… Но теперь!.. Теперь он твердо решил. Он начнет новую жизнь. Он скажет «да». Он пойдет на завод.