Первый особого назначения - [20]

— Ты, Степан, у меня парень уже взрослый, — заговорил он снова. — И я знаю — неразумных поступков не совершишь. Но все же надо смотреть в оба. Хоть и проверяли его всюду, этого Гришу, или как его там еще зовут, хоть и доказано, что он, правда, в России родился, но, сам понимаешь, к человеку в мысли не залезешь. Так что пораздумай сам, ходить тебе к нему или нет.

Никогда еще до сих пор отец не разговаривал со Степкой вот так, как взрослый со взрослым, серьезно и сурово. И никто в жизни еще ни разу с ним так не разговаривал.

Степка шагал рядом с отцом, и мысли его путались и прыгали в голове, как кузнечики… Он понимал, что теперь нельзя будет ходить в гости к Грише; нельзя будет взяться за теплую ручку паяльника и услышать, как шипит под его острием пахучая желтая канифоль. Неужели никогда больше не сможет он поднести к губам обжигающую кружку с ароматным сладким чаем? Неужели не придется больше испытать ту радость выполненного хорошего дела, выполненного своими руками, в которых иной раз не подозреваешь столько умения и силы?..

Они уже подходили к дому, когда Степка, потрясенный, растерянный, сунул руки в карманы курточки и нащупал пальцами два тугих шарика — две конфеты, которые тайком положил ему в карман Гриша.

Глава одиннадцатая

Праздник пролетел в громе оркестров, в кумачовом плеске флагов, в пестроте бумажных цветов на бамбуковых палках, которые несли к главной площади демонстранты, в душистом и жарком запахе пирогов, пирожков и сладких пышек, обсыпанных сахаром. До позднего вечера на Ленинской, центральной улице города, гуляли толпы людей, перебивали одна другую гармошки. Автобусы от вокзала до консервного завода были пущены по боковым переулкам, объездным маршрутом.

Весь праздничный день Степка гонял по улицам с Костей, Женькой и Мишкой Кутыриным. С утра приятели пробрались на площадь к горсовету смотреть демонстрацию. Потом побежали на Почтовую, в клуб консервного завода — там в двенадцать начинался детский утренник. В клуб пускали по билетам, но Степке, Женьке и Косте удалось прошмыгнуть мимо суровой билетерши. Мишка был неуклюж и застрял в дверях, за что и был с позором выгнан на улицу. Впрочем, когда свет в зале уже погасили, он появился: должно быть, упросил билетершу, а может быть, встретил кого-нибудь из ребят с лишним билетом.

На утреннике после кино увидели Олега Треневича и из клуба вместе с ним побежали к монастырю, на пруды. До сумерек, не чувствуя голода, лазили среди монастырских развалин, а когда стемнело, вернулись в город, чтобы посмотреть иллюминацию. Домой Степка возвратился поздно, невероятно голодный и усталый.

На другой день он чуть было не проспал час, назначенный для сбора в школе. Стрелки на часах уже показывали девять. Наспех выпив чаю и съев два пирожка с капустой, он торопливо оделся, завязал галстук и, подумав, снял со стены бинокль.

Утро выдалось пасмурное. Солнце, сиявшее вчера как по заказу, сегодня словно решило отдохнуть и закуталось в серые мягкие тучи.

Наверно, из-за погоды добрая половина Степкиных одноклассников не явилась к школе. Не было Тани Левченко, не было Гали Кочергиной, Славы Прокофьева, подружек Доры, Милы и Ляли — «ансамбля До-Ми-Ля»… Да и Оля Овчинникова, судя по ее унылому виду, тоже с удовольствием осталась бы, наверно, дома, если бы не была председателем совета отряда. Степка не увидел также ни Кости, ни Пончика. Зато Женька Зажицкий, Олег Треневич и Мишка Кутырин были здесь.

В остальных отрядах тоже недоставало половины ребят.

Степка прибежал, когда отряды уже строились во дворе, готовясь к выходу. Заморосил дождь. Ребята строились, поеживаясь, неохотно и молча. Но когда отряды строем, по трое в ряду, двинулись по улице, когда три барабанщика дружины и два горниста — семиклассники ударили в барабаны и затрубили в горны, когда развернулось впереди алое дружинное знамя, вспыхнув, словно громадный костер, когда язычками пламени взвились над головами отрядные флажки, все приободрились и подтянулись. А тут, должно быть разбуженное барабанной дробью и громким пением, выглянуло из-за тучи солнышко.

Рядом со Степкой шагали Олег и Женька. Треневич все время путался, не попадал в шаг и толкал Степку плечом. За спиной громко сопел Мишка. Дыша Степке в затылок, он сообщил, что все-таки захватил из дома сырой картошки. На всякий случай. Может быть, выйдет какое-нибудь новое распоряжение и разрешат развести костер…

Барабаны гремели и горны пели, не умолкая все время, пока шли по улице. Прохожие останавливались и глядели на пионеров, улыбаясь. И хотелось шагать еще ровнее, чеканить шаг, как чеканят солдаты на параде. Под барабанную дробь миновали последние окраинные постройки, оставили позади завод, и вожатая сказала, что барабанщикам и горнистам можно отдохнуть, а знаменосцу спрятать знамя в чехол. Стало тихо. Только подошвы шаркали по дороге. Но разбуженное солнце уже разгоняло тучи, и они походили теперь на груды почерневшего мартовского снега, который оседает под весенними лучами. Изморось сменилась теплым ветерком, и в синеве невидимый жаворонок запел так громко и радостно, будто бы по небу побежал говорливый стремительный ручеек.