Первый мотив - [23]

– Перестаньте себя взвинчивать, Ника. Не так все плохо. Мне жаль, что я вас напугал. Но, согласитесь, бандиты принесли свою пользу. Кто еще сумел бы в такие сроки проверить алиби Агафоновой и Белькевича, "прошерстить" все смоленские связи Терещенко и обеспечить вам полную безопасность на пути домой? Что касается выставления счетов, тут вы правы: неизвестно, чем мне придется расплачиваться. И это пугает. С другой стороны, у Подольской столько денег и влияния, что добраться до нее законными средствами мы все равно не сумеем – даже когда найдем ее пособника и доказательства, что Терещенко убил он. При самом удачном раскладе – это если убийца решит облегчить свою участь чистосердечным признанием и "сдаст" мадам, – она ото всего отопрется и будет такова. Доказать преступный сговор при том, что одна из сторон никак не "засветилась" в деле, достаточно трудно и без учета коррумпированности судебно-правовой системы. А за то, чтобы разделаться с этой змеей, я готов заплатить по самой высокой ставке.

– Подождите, Ганя, я чего-то не поняла… – Агрессивность Ники вдруг улетучилась, оставив после себя растерянность. – Вы пытаетесь сказать, что законного способа заставить Подольскую ответить за ее преступления не существует? И единственная наша возможность – напустить на нее высокопоставленного бандита, который ее уничтожит, так?

– По сути – так. Только давайте уточним, что вы понимаете под словом "уничтожить". Боюсь, я не настолько радикально настроен, чтобы требовать крови Подольской. Мне будет вполне достаточно, если у нее вырвут жало. Скажем, убедят написать подробное признание, поддающееся проверке. А вам?

– В чем вы меня подо… – взвилась она. Но тут же осеклась и посмотрела на него с укором. – Дразниться нехорошо. Вы же знаете: я никогда не заподозрила бы вас в намерении организовать убийство, если бы подумала. Вы просто застигли меня врасплох этим пассажем про бессилие закона и свою готовность заплатить, чтобы расправиться со змеей.

– Я знаю. – Игнат наконец-то позволил себе улыбнуться. – Но согласитесь: мне было чертовски трудно удержаться от искушения после той выволочки, которую вы мне устроили.

* * *

Нике не спалось. С тех пор, как вернулась память, бессонница стала ее частой гостьей. "Вечно-то у тебя чего-нибудь да нет, – горько пошутила она сама с собой. – То семьи, то денег, то памяти, то сна". На душе было тошно. На сей раз не от воспоминаний о собственных несчастьях, а от мыслей о погибшей Терещенко. Чем больше Ника узнавала о ней, чем больше выслушивала людей, которые ее знали, тем сильнее становилось чувство утраты.

Молодая, красивая, талантливая, добрая, жизнелюбивая… Открытая доверчивая девочка, пережившая на заре юности удар, который сдюжит не всякая сильная зрелая личность. А она выстояла, не сломалась, не озлобилась. Как, должно быть, трудно ей было скрывать от родителей свою беду в те последние два дня перед отъездом в Москву! Улыбаться, отвечать на вопросы, спорить, ни словом, ни жестом, ни взглядом не выдавая, как дрожит и плачет нутро – от боли, обиды, унижения, гнева. Где эта девочка, никогда не умевшая лгать, черпала силы? В гордости? В чувстве собственного достоинства? В любви к маме и папе, которых нужно было во что бы то ни стало оградить от горя?

Не мудрено, что она решила податься в актрисы. Уж если ей удалось так блестяще сыграть в своем первом в жизни спектакле – перед зрителями, знающими ее с колыбели, – талант у нее, несомненно, был. А еще – необыкновенный такт, благодаря которому ей удавалось незаметно превращать влюбленных юношей в друзей, не отвергая их ухаживаний и не задевая чувств. Теперь, кстати, совершенно понятно, почему у нее было любовников. Если не считать Подольского… Чем, интересно, он отличается от других мужчин, если сразу же завоевал Анну?

Мысли Ники обратились к Подольскому. Блестящий архитектор, красавец, джентльмен с холодноватыми манерами, сводящими женщин с ума. Что скрывается за этим глянцевым образом такого, что побудило обжегшуюся Анну в одночасье довериться совершенно постороннему мужчине, к тому же женатому?

Доброта, внезапно поняла Ника. Только очень добрый человек способен на первые же доходы от невыкупленной еще фирмы приобрести квартиру для своей бездомной (и немолодой!) секретарши. И бескорыстно взять в равноправные партнеры старых друзей. И из сострадания жениться на хищнице, внезапно потерявшей отца…

Как они уживались три года под одной крышей – два человека, между которыми не было ничего общего? Влюбленный в свое дело профессионал, добрый, милосердный, умеющий сострадать – и ни дня не проработавшая светская львица, расчетливая, жестокая, безжалостная, готовая уничтожить всякого, кто посягнет на ее "собственность". И ведь Подольский никогда не любил жену. Как же он ее терпел? А она – его?

А у нее и не было нужды терпеть. Красавец-архитектор был ее призом, трофеем, которым она похвалялась на светских сборищах перед изнывающими от зависти конкурентками. По возвращении домой его можно было сунуть в чулан – или другой дальний угол – и забыть о нем до следующего выхода "в свет". В промежутках супругу предоставлялось право заниматься своими делами где-нибудь в сторонке, не попадаясь Оксане на глаза. И это всех устраивало, до тех пор, пока Леонид не встретил Терещенко…