Так же отвратительно он вёл себя и с любым первым листом:
— Радуйся, братан! И не слушай двуногого болвана и старую мокрую идиотку! Одиночество — это свобода! Ты сам себе хозяин! Выше черенок, настоящая жизнь только начинается!.. Почему он опять ревёт?.. Тьфу, очередная желтая маменькина плакса!
В общем, мы отличная команда, как по мне.
…Я подошёл к Луже и первым делом, конечно же, поздоровался.
— Здравствуй, Лужа.
— Добрый день, юноша, — пробулькала та в ответ.
— Где наш клиент?
— Заплыл под «опель».
— Успокоился?
— Ничего подобного.
— Всё утро орёт как резаный. — Богуславский, как обычно, нарисовался из ниоткуда и возлёг на тёплом капоте.
— Ты рассказывала ему про себя и тучу? — уточнил я у Лужи.
— В нашем случае это не работает.
— Почему?
— Потому что он не первый лист. Он второй.
— Не понял?
— Он ищет какую-то Гребенюк.
— Гребенюк?! Кто-то знает, где она? — Из-под «опеля» выплыл желтый кленовый лист и заметался по водной глади. По мудрой Луже пошла рябь — ей было щекотно. — Вы видели Гребенюк? Мою Гребенюк?!
Как оказалось, Гребенюк была листкой. Или листессой. Или как там сейчас этически верно, чтоб ни перед кем не извиняться? Короче, женщиной-листом, выросшим рядом с нашим пациентом. Всю свою долгую полугодовую жизнь они росли бок о бок и пожелтели в один день. Но случилось естественное: Гребенюк оторвало от ветки и скрыло в утреннем тумане. Лист расшатал свой черенок, отломался от ветки и рванул за своей старой любовью. Но они разминулись.
— А ведь это Поступок, — констатировала мудрая Лужа.
— Поступок настоящего Героя, — уточнил я.
— Ты дурачок, что ль? — спросил Богуславский у листа. — Тебе мало листобаб было на своём дурацком дереве?
— Гребенюк такая одна. Одна единственная! — Констатировал лист.
— Давайте поможем листу, — сказал я. — Найдём его Гребенюк.
— Спасибо, спасибо большое! У неё такое импозантное красное пятнышко в центре…
— Небось, ещё и больная, — поставил предварительный диагноз Богуславский.
— Богуславский, нам нужен твой нос, — обратился я к коту. — Ты не мог бы понюхать лист и взять след? Они с Гребенюк явно пахнут очень похоже.
— Я что, на слюнявого пёсика похож? — возмутился Богуславский.
— Я куплю тебе кило венских сосисок.
— Ни фига я делать не буду!
— Чего ж ты помогаешь нам каждый сентябрь?
— Я не помогаю, а просто прикалываюсь над всеми этими желтопузыми истеричками! Эгоизм и надменные издёвки — вот моё кредо! Потому что я скотина Богуславский!
И тут я вспылил.
— Никакая ты не скотина! Ты добрый, прекрасный кот! Лужа, скажи ему!
— Богуславский, перестань прятать свои комплексы.
— Нету у меня никаких комплексов! Я скотина по своей сути, я исчадие Ада, эгоистичный, самовлюблённый социопат!..
— Да перестань! — перебил я его лживый монолог. — Тебе нравится быть с нами! Ты тащишься, когда тебя чешут за ухом!
— Это просто блестящая актёрская игра!
— Хватит трындеть, Аль Пачино хренов! Никто тебе не верит, понял?!
— Да?! А знаете что? Знаете что?! Я пошёл! Возитесь сами со своим древесным старичьём! Мне на вас шерстью наблевать, Терезы долбаные!
И кот ушёл. На сей раз не просто растворился, а медленно удалился, чтобы мы рассмотрели то место на его тушке, куда он нас всех посылает.
— Ну и пусть себе валит. Без него справимся. Скажи, лист, может, ты что-то заметил? Куда полетела твоя Гребенюк?
— Помню! Я помню! Она прилипла к такой белой машине, полной краснолицых людей. Ей еще всегда все сигналят и грозят пожаловаться в «Добродел».
— Маршрутка номер 4! — обрадовался я. — Так. Займусь ею сейчас же.
— Я останусь контролировать эмоциональное состояние пациента, — заявила мудрая Лужа.
— А я… я буду ждать. Вас и мою Гребенюк, — прошелестел лист и тут же принялся нервно плавать вдоль береговой линии.
…Я прошёл все восемь километров по маршруту номер четыре, но ни Гребенюк, ни других одиноких опавших листов не обнаружил. Тогда я направился в автобусный парк, чтобы побеседовать с водителем маршрутки по имени Абдуррахмон.
— Здравствуй, Абдуррахмон.
— Я не Абдуррахмон, — на всякий случай ответил Абдуррахмон.
— Скажи, Абдуррахмон, а не прилипал ли к твоей машине какой-нибудь опавший лист?
— Нет, — ответил Абдуррахмон. И на всякий случай добавил: — Но у меня есть путевой лист. И патент на работу, и регистрация, и даже настоящие автомобильные права. И если вы по поводу помятого «сааба», то я тут вообще ни при чём. Потому что, напоминаю, я не Абдуррахмон.
Я осмотрел машину со всех сторон, но Гременюк не обнаружил и понуро побрёл обратно. По дороге я пытался подобрать какие-то слова поддержки одинокому листу. В голову лезла всякая банальщина. Подобрать нужные слова всегда трудно, когда ты знаешь, что ничем не можешь помочь.
…Вернулся я только к вечеру. Подошёл к Луже, открыл было рот, чтобы окатить философской банальщиной жёлтого старика… И закрыл рот. Потому что в Луже плавали два листа. Один из которых был с импозантным красным пятном в центре. Они медленно плыли, едва касаясь друг друга своими почерневшими краями и, как мне показалось, совсем не касаясь воды.
— Откуда взялась Гребенюк? — тихо спросил я у Лужи.
— Ты не поверишь. Её притащил Богуславский.
