Первый год - [22]

На стук учителя больше никто не отзывался.

«Как же быть? — Логов метался возле двери. — Что они там делают?»

Что делалось в классе, было видно со двора, где собралась почти вся школа.

На подоконнике открытого окна в одних трусах стоял Храмов и делал упражнения. Гулько сидел на карнизе, зычно командовал:

— Вдох! Выдох! Р-раз! Два!

Степной, сидя на другом окне, в такт команде бросал на землю брюки Храмова, тужурку, башмаки…

Толпа внизу покатывалась со смеху.

— Чего собрались? — вдруг загремел в коридоре директорский бас. Ученики расступились. — Марш отсюда! А ну, кто там, отворяй! — Иван Федорович с такой силой потряс дверь, что стул свалился.

В классе был один Храмов.

— Удрали, наглецы! — Директор выглянул в окно, за которым чернела пожарная лестница. — Ну, даром эта штука им не пройдет!

* * *

Домой учитель вернулся сумрачным и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Долго лежал он совершенно неподвижно, с открытыми остановившимися глазами, почти без мыслей (впечатления первых дней работы были слишком богаты и разнообразны, чтобы сознание могло сразу их переварить). Но чувства давно сложились: острый до боли стыд перед учениками за обидные, глупые ошибки на первом же уроке, жгучее недовольство собой и тревога за будущее. А тут еще эта история со Степным и Гулько!

Как ложка дегтя портит бочку меда, гак маленькое огорчение отравляет большую радость.

После нежного, призывного письма Светланы Логов был счастлив и отдался своему счастью не безрассудно, но со всею силой молодого, горячего сердца. И все, что он делал, о чем заботился, нисколько не мешало его чувству так же, как созревшее в нем чувство нисколько не мешало его работе. Напротив, оно помогало ему, умножало его силы, возвышало его. Те влюбленные, которые хотят жить одним своим чувством, забыв обо всем другом, просто заблуждаются: любовь должна вести человека к людям, а не уводить от людей. Логов рано понял это. Он мечтал вместе с любимой девушкой трудиться для других. И вдруг Виктор Петрович увидел, что не умеет работать, что его хлопоты пустые и никому не приносят пользы. Разумеется, молодой учитель ошибался, но первые неудачи пробудили в нем такую мысль.

Митревна своим женским чутьем сразу поняла душевное состояние Виктора Петровича, как только он переступил порог.

«Что-то соседушка мой закручинился, — думала она, бесшумно подходя к двери в комнату Логова. — Лежит как пласт. Должно, беда какая случилась. Горе с этими озорниками! Разве не доведут? И обед стынет. Поставлю на плитку. Да как же я забыла: ему ж нонче письма принесли! Отдать надо, может утешится…»

Митревна осторожно постучала.

Учитель встал.

— Пожалуйста, Лукерья Дмитриевна, заходите.

— Да заходить-то я не буду, а вот письма отдам. Нонче принесли.

Виктор Петрович поблагодарил и стал разбирать почту. Среди писем было несколько телеграмм:

«Поздравляю первым сентября.

Желаю успеха. Пиши.

Аспирант Коневец».

«Поздравляю первым уроком. Желаю счастья.

Твоя Светлана».

Логов схватился за голову:

«Они поздравляют меня! С чем? Если б они знали!..»

Вдруг кто-то сильно застучал в наружную дверь. Митревна поспешила в сени.

— Виктор Петрович здесь живут? — спросил с улицы женский голос.

— Здеся.

В переднюю вошла школьная уборщица.

— Здрас-сьте в вашей хате! — проговорила она, протягивая учителю какой-то сверток. — Вот вам Ольга Васильевна велели передать.

Виктор Петрович взял загадочный пакет, поблагодарил и вернулся в свою комнату.

«Что это может быть? — недоумевал он, стараясь прощупать сквозь газету завернутый предмет. — Книга или толстая тетрадь? Ну, конечно, книга: Елена Кононенко, «Мы и дети». Интересно!»

Логов перелистал несколько страниц, потом вернулся к началу и на внутренней стороне обложки увидел надпись:

«Юному коллеге по школе Виктору Петровичу Логову.

Никогда не отчаивайтесь, друг мой! Помните: чем труднее борьба, тем радостнее и значительнее победа. Эта книга подтвердит мою мысль.

Во-первых, обратите внимание на очерк «Два письма».

О. Грекова. 2 сентября 1949 г.»

Учитель задумчиво улыбнулся:

«Милый, славный вы человек, Ольга Васильевна!»

Логов просмотрел оглавление и нашел указанный очерк. Перед ним письмо такой же, как он, молодой учительницы Маши, и в письме почти те же, что и у него, мысли и чувства. Маша признается своей любимой учительнице Лидии Прокофьевне в первых своих неудачах, тревогах и сомнениях. Она думает, что ребята ее не любят и желают ей только зла, что из нее никогда не получится настоящий педагог, что напрасно избрала она эту профессию и тому подобное.

И вот ответ старой учительницы. Он адресован как будто не Маше, а ему, Логову, и написан не Лидией Прокофьевной, а Ольгой Васильевной:

«…Друг мой, выбрось из головы мысли о том, что ты не способна к педагогической работе. Знаю я тебя: педагог из тебя получится хороший. Нет большего счастья на земле, чем наш тяжелый учительский труд!

Ты огорчаешься, что ребята насмешничают? Да ведь не от злого сердца они — от глупости детской.

Все наладится у тебя. Ребята, которые кажутся такими жестокими, — народ добрый, честный. Тебе хорошо будет с ними.

Держи себя спокойней, вольней, солидней. Не теряй спокойствия. Как бы у тебя на душе ни клокотало, держи себя в руках, не выдавай себя. Ребята хитрущие, заметят, если на тебя впечатление произвела их выходка».