Первый год - [12]

— Ну, а вы, вы-то что смотрите? — Учитель резко встал и заходил по комнате. — Ведь это же… Ведь нельзя же этого допускать!

— А что поделаешь? — Женщина безнадежно махнула рукой. — Видно, судьба такая…

Логов остановился.

— Что?! Судьба?! — Виктор Петрович не мог удержаться от крика. — Чепуха! Вот и плохо, что вы примирились со своей… со своим положением! Вы хоть на производстве были? Где он работает?

— Боже спаси! Чтоб забил до смерти?

— Где муж работает?

— На шахте, крепильщиком.

— Коммунист?

— Что вы! Такого разве возьмут…

— Так вот, я сам пойду на шахту и все расскажу. До свидания!

ГЛАВА 9

Утром следующего дня Логов побывал в профкоме шахты. Его принял председатель местного комитета, полный медлительный человек, державший себя очень важно.

Виктор Петрович кратко, но взволнованно рассказал о положении в семье Гулько.

— Я вас прошу, — закончил учитель, — я прошу вас помочь школе, причем немедленно: ведь речь идет о воспитании советского молодого человека.

— Хорошо, — значительно подняв брови, проговорил председатель очень тихо и как-то в нос, — хорошо, товарищ… м-м…

— Логов, — подсказал учитель.

— Хорошо, товарищ Логов. Мы вызовем товарища… м-м…

— Гулько!

— Мы вызовем товарища Гулько. Всё?

— Пока все. До свидания.

С чувством досады и неудовольствия вышел Виктор Петрович из кабинета председателя. Не понравился ему этот важный толстяк с манерами «профсоюзного вождя».

«А черт с ним! — думал учитель. — Лишь бы помог. Этот не поможет — в партбюро пойду. Ну, а теперь — к Храмовым».

* * *

Просторный особняк Храмовых приютился в тихом переулке на западной окраине города. Было видно, что дом строил хороший архитектор и строил для себя. На светлом фасаде в шесть окон с высокой дверью посередине — ни одной завитушки, ни одной лишней выпуклости. Дом расположился в глубине двора, и к нему тянулась от ворот асфальтированная дорожка. Перед самым домом, похожая на большую пеструю тюбетейку, возвышалась клумба и выстроились посаженные рядком молодые тополя. Вдоль высокого деревянного забора прозрачно зеленели фруктовые саженцы, еще не прижившиеся на новом месте. К правой стене особняка примыкал гараж.

Виктор Петрович хотел позвонить, но сквозь железную решетку ограды увидел выбежавших из-за дома ребят. Среди них выделялся своей неловкостью и медлительностью очень полный мальчик в бархатной куртке. Дети с криком и смехом гнали к воротам большой мяч.

— Вадим! — на пороге дома появилась высокая женщина. — Вадим, ты слышишь? Поди сюда.

Ребята остановились и замолчали. Толстый мальчик подошел к женщине (наверное, это была его мать).

— Ты не должен играть с ними! — нарочито громко, чтобы дети слышали ее, продолжала женщина. — Проверь, на месте ли твои золотые часы, и… хорошенько запри калитку. К нам кто-то пришел?

Виктор Петрович пропустил чуть не плачущих от обиды ребят и, нервно покусывая губы, зашагал к дому.

— Здравствуйте. Я учитель, — без улыбки сказал он хозяйке, которая ждала его у открытых дверей.

— Вы новый учитель моего сына? — с любезным удивлением заулыбалась женщина.

— Да.

— Добро пожаловать! Очень, очень приятно. Эльвира Сидоровна Храмова.

— Виктор Петрович Логов.

— Прошу вас, уважаемый Виктор Петрович, прошу!

Хозяйка провела учителя в богато обставленную гостиную. Кроме мягких кресел в чехлах, кроме круглого стола с резными ножками, покрытого черной бархатной скатертью, кроме нескольких книжных шкафов отличной работы, кроме статуэток, портретов и картин в тяжелых рамах, там стоял прекрасный концертный рояль.

Эльвира Сидоровна сбоку тайком взглянула на Логова: ей хотелось знать, какое впечатление произвела на учителя ее квартира.

«По-барски живут, — поморщился Виктор Петрович, — и мыслят, кажется, по-барски».

— Прошу, — сказала хозяйка и первая села в кресло, эффектно откинув корпус и голову назад.

Эльвире Сидоровне было не больше тридцати пяти лет. Она, вероятно, считала себя красавицей и много занималась своей внешностью. Но, сама того не понимая, женщина делала все, чтобы стать некрасивой: свои чудесные каштановые волосы она перекрасила в белые, отчего те стали похожими на мочалку; настоящие брови сбрила и нарисовала другие, тоненькие, как шнурок; подвела ресницы, сделала под глазами синяки, накрасила губы и покрыла щеки какой-то сложной косметической стряпней. Так и ходила она, похожая на плохо загримированную артистку, которая забыла умыться после спектакля.

— Я слушаю вас, Виктор Петрович, — сказала Эльвира Сидоровна.

— Напротив, я имел в виду послушать вас, — возразил учитель. — Мне хотелось бы знать, как учился ваш сын в прошлые годы, чем он интересовался. Я ведь новый человек.

— Ах, вот как! — Женщина картинно вскинула брови и на минуту задумалась. — Я не прочь. Учился мой Вадим, как бы это правильно сказать, не слабо, нет, а несколько… несколько равнодушно. Да, да, вот именно! Видите ли, прежние учителя не смогли заинтересовать его. Только этим я объясняю его скромные оценки по некоторым предметам. Но мой Вадим — исключительно способный ребенок. Вы в этом убедитесь, Виктор Петрович, поверьте мне! И вы, я уверена, исправите ошибки ваших предшественников. К моему Вадиму нужен особый подход. Я сама преподаватель музыки по классу рояля, так что имею достаточное представление о методике. Кроме того… — Эльвира Сидоровна наклонилась к Логову, положив на спинку его кресла свою пухлую в кольцах руку. — Кроме того, мой Вадим — большой, очень большой музыкальный талант. Вадим! Поди сюда.