Первый год войны - [18]

В воздухе то и дело появлялись пикирующие бомбардировщики противника. Сбросив бомбы, они проносились на бреющем полете над колонной, обстреливая ее из пулеметов. Наши самолеты не появлялись. Вся тяжесть борьбы с вражеской авиацией и здесь ложилась на зенитные артиллерию и пулеметы. После полудня вдруг остановилась колонна, шедшая впереди. Прошло пять, десять минут, а мы стоим. До слуха донеслись разрывы снарядов. Заподозрив неладное, я на своем КВ поспешил вперед и вскоре увидел четыре горевшие автомашины со снарядами. Они-то и рвались, наводя ужас на несчастных беженцев. Объехать эти машины было невозможно: справа более чем на километр тянулось непроходимое болото, а слева поднималась довольно высокая гора с крутыми склонами. Ждать, когда сгорят машины и прекратятся взрывы снарядов, мы не могли. Перевалить через гору в состоянии были только танки, колесные машины здесь не прошли бы. Но колонна долго стоять на дороге не могла. Снова могли появиться фашистские бомбардировщики. Не успел я принять какое-либо решение, как услышал голос механика-водителя:

— Товарищ генерал, скорее закрывайте люк!

Опустился в танк и плотно закрыл люк. КВ, набирая скорость, устремился на горящие автомашины. Расстояние быстро сокращалось. Еще мгновенье — и танк ударил стальной грудью в один из грузовиков, затем второй, третий… Машины полетели в стороны. Снаряды перестали рваться. Пробки как и не бывало.

Сгоряча я отругал механика-водителя за его рискованный поступок, совершенный без моего согласия. Но потом оценил находчивость и смелость танкиста и очень сожалел, что не представил его к награде. В ту тяжкую годину под влиянием трудностей и неудач притупилось, к сожалению, наше чувство меры подвига.

После ликвидации пробки войска и беженцы продолжали движение. Я решил проехать в голову колонны 7-й мотодивизии, но это оказалось не так просто. Вражеская авиация беспрерывно бомбила нас. Из строя то и дело выходили автомашины и повозки беженцев. Пехотинцы на ходу сбрасывали в кювет разбитые автомашины, повозки, убитых лошадей и продолжали марш.

Лишь у старой государственной границы удалось выйти в голову колонны. Командир 7-й мотодивизии полковник А. Г. Герасимов на легком броневичке следовал впереди частей. Выслушав его доклад, я отдал необходимые распоряжения и поехал в штаб фронта.

В Проскурове немедленно направился к командующему войсками фронта генерал-полковнику М. П. Кирпоносу, чтобы доложить о нуждах корпуса и выяснить обстановку. В штабе царила напряженная атмосфера. Все куда-то спешили. Войдя в кабинет командующего, сразу понял, что ему не до меня. Извинившись, он предложил зайти решить наши вопросы к начальнику штаба фронта.

— Положение очень серьезное. Обстановка с каждым часом обостряется, пригласив сесть, сказал начальник штаба генерал-лейтенант М. А. Пуркаев. Штаб фронта переходит на главное операционное направление, в Житомир. Вам приказано сосредоточить части корпуса в районе Казатина и оставаться во фронтовом резерве. Чтобы избежать заторов на дорогах, прошу вас не занимать танками дорогу на Житомир, пока туда не перебазируется штаб.

Я смотрел на усталое лицо генерала и думал, что и здесь, в штабе фронта, приходится нелегко. Воспаленные глаза Пуркаева говорили о том, что он не спал уже много ночей.

Посмотрев на часы, генерал попросил меня немного подождать и вышел. Минут через двадцать он вернулся.

— Вот теперь спокойно поговорим, — сказал Пуркаев.

Начальник штаба расспросил о прошедших боях, о поведении гитлеровцев при встрече с нашими танками КВ и Т-34. Я рассказал, что наши танкисты смело идут на поединок с фашистскими танками. Против огня и брони наших КВ и Т-34 враг не может устоять. Хотя вражеских боевых машин зачастую было в несколько раз больше, наши танкисты смело шли в бой в выходили победителями. Рассказал, как тяжело воевать без авиации, о неудовлетворительном взаимодействии с соседними объединениями. С первого для войны фланги 8-го мехкорпуса были открыты. Ближайшие соединения других корпусов находились от нас на расстоянии многих километров. Это позволяло врагу окружать, обходить и бить нас по частям. Там же, где на его пути наши войска оказывали упорное сопротивление, противник уклонялся от серьезного боя.

С горечью высказал все, что думал о тех изнурительных и, на мой взгляд, казалось, ничем не оправданных маршах войск 8-го механизированного корпуса: сначала — на запад в район Самбора, потом по той же дороге — на восток, в район Львова, Куровице, затем снова на запад в район Яворова. И все это под воздействием вражеской авиации. Мы в этих маршах по техническим неисправностям оставили на дорогах значительное количество танков старых конструкций. После этого части вступили в первый бой 26 июня значительно ослабленными, без необходимой подготовки, с ходу. Только благодаря высоким моральным качествам бойцов и командиров, превосходству наших новых танков над немецкими нам удалось нанести противнику серьезное поражение. К исходу этого дня для мехкорпуса сложилась благоприятная обстановка, и мы были готовы с утра 27 июня нанести сокрушительный удар по главной танковой группировке врага. Но командование фронта лишило нас такой возможности. 27 июня в 4 часа утра я получил приказ о выводе корпуса во фронтовой резерв. Это позволило гитлеровцам оправиться от сильного удара и перейти к активным действиям. Следующим приказом, который последовал через два с половиной часа и требовал наступать на Дубно, войска мехкорпуса были поставлены в очень невыгодное положение: чтобы сосредоточиться на исходном рубеже для наступления, требовалось не менее суток, о чем я доложил члену Военного совета корпусному комиссару Н. Н. Вашугину. Но он, вопреки здравому смыслу, потребовал немедленно начать наступление. В результате этого поспешного, неподготовленного наступления дивизии корпуса не смогли одновременно всеми своими силами нанести удар по врагу и в ходе боевых действий были разъединены на две группы, изолированы друг от друга и в таком положении несколько суток вели тяжелые бои.