Первый генералиссимус России - [7]
— А какой воевода-то?.. — хитро сощурил левый карий глаз Фрол Акимов, Семкин родитель.
— Как какой? — Расширились до размеров мельничного колеса от удивления Семкины глаза, такие же карие да плутовато-быстрые. — А тот, что в коляске восседал, да как сыч из дупла, из оконца лупился…
— Их, Семка, ныне два будет, — опередил Фрола с ответом кто-то из стрельцов, также бывших в конвое. — Ныне по слову государеву на курское кормление двое прибыло. Старый да молодой. Знать, город наш и округа настолько богаты, что и двух воевод прокормят… Хотя, по правде сказать, особого богатства в граде и округе я что-то не примечал…
— Точно, двое, — подтвердил и Фрол, оставив насмешливый тон. — Да одного ты и сам видел.
— Когда? — вновь округлил глаза Семка.
— Да только что…
— Верно, верно, — гукнули и ближние стрельцы, слышавшие сей разговор отца и сына.
— Неужто тот, что со стрелецким головой, дядькой Афанасием, рядом был?! — проявил сметливость Семка.
— Тот самый, — добродушно заметили стрельцы из Фролова десятка. — Тот самый.
— Вон оно как… — шмыгнул носом и тряхнул нечесаными кудлами малец. — Сроду бы не догадался, — потрафил он малость отцу и стрельцам. — А другой?
— Что — «другой»? — переспросил сына Фрол.
— Ну, каков собой другой? Тот, что в колымаге, — уточнил Семка, — и выглядывал, как сыч из дупла.
А-а-а… — протянул нараспев Фрол, постигая, наконец, суть вопроса. — Так того мы и сами не видели. Все в рыдване да в рыдване…
— Ты, Семка, верно подметил — сыч. Сыч да и только… — заметил кто-то из стрельцов.
— Попридержи ботало, чтоб его вдруг не стало! — недовольно зыркнув на стрельцов своего десятка, пресек треп Фрол. — Если Семка что и сболтнул по малолетней глупости, то не след повторять за ним… по дурости.
Стрельцы, смущенно переглянувшись, притихли.
— Тогда, хоть как звать-величать? — разряжая обстановку, вновь задал вопрос отцу Семка.
— Воевод что ли?.. — уточнил Фрол.
— Угу, — вновь шмыгнул носом пострел, не сводя с родителя вопрошающего взгляда.
— Младшего, что был рядом с Афанасием Федотычем, величать Алексеем Семеновичем Шеиным, — уважительно назвав главу по имени-отчеству, удовлетворил любопытство сына Фрол. — А другого — Петром Васильевичем Шереметевым… Теперь доволен?
— Теперь доволен, — улыбнулся Семка. — Другие не знають, а я уже все знаю. Всем, если что, нос утру…
— А раз доволен, то дуй к матери да скажи, чтобы снедничать готовила. А то проголодался я, воевод встречая да сопровождая. И единым духом, утиральщик, — заискрился добродушной улыбкой Фрол, довольный смышленым сыном. — Одна нога еще здесь, а другая — уже дома.
— Уже лечу! — заверил Семка и вьюном заскользил среди толпы зевак, отыскивая мать, чтобы передать ей слова батюшки.
«Совсем большой вырос, — улыбнулся вслед сыну стрелецкий десятский Фрол. — Надежный помощник будет… со временем».
Семка удрал, а стрельцы из Фролова десятка, вяло перекидываясь словами, продолжали наблюдать, как с Московской дороги на торжище перед Пятницкой башней все выкатывались и выкатывались возки с различной поклажей.
— Добра много, а вот баб боярских что-то не видать, — поделился своими впечатлениями Ванька Кудря, невысокий стрелец, ликом смахивающий на цыгана: такой же лупоглазый да чернявый. Волосы — так те вообще смоляные да кудрявые. Отсюда и прозвище Кудря.
— Да у старого, Шеремета, супружница, надо думать, давно околела, а молодой еще не обзавелся, — отозвался Никишка.
Никишка, в отличие от Кудри, был высок, белес ликом и худ телом. Он недавно женился. Причем — удачно. В супружницы досталась красавица Параска. Ликом — бела, станом — стройна, глаза — голубые-голубые, словно в них летнее небо опрокинулось, волосы — цвета спелой пшеницы. Когда была еще в девках, косы у нее едва ли не до пят свисали. Ныне, конечно, под повоем упрятаны. А перси так бугрятся, что, того и гляди, сарафан прорвут да и выкатятся наружу спелыми яблоками либо румяными калачами. Никишка любил жену и ею гордился перед другими мужиками. Тем же оставалось лишь облизываться да завидовать.
— А ты, Никишка, этому особо не радуйся, — подмигнув сотоварищам, молвил Кудря.
— Чему не радоваться-то?.. — не понял Никишка.
— А тому, что молодой воевода без супруги к нам в град прибыл.
— И что?..
— А то, что может на твою Параску глаз положить. Ведь такой красавицы в Курске больше нет…
— И не только в Курске, но и во всей округе, — смекнув, что к чему, тут же поддержали слушатели Ваньку Кудрю. — Голову на плаху — нет!
— И тогда прости-прощай жена-красавица…
— Была честная мужняя жена — стала воеводской полюбовницей!
— Гы-гы, ха-ха!
— Пусть только посмеет, — побагровел Никишка. — Не посмотрю, что боярин и воевода — голову, как капустный кочан, единым махом ссеку.
— Ну, ну! — сурово одернул его Фрол. — Шуток разве не понимаешь. К тому же не забывайся, что языком мелишь, коли с дыбой познакомиться не желаешь… И вы, кобели брехливые, — напустился он на своих стрельцов, — брехать брешите, но меру все ж знайте.
Стрельцы, получив взбучку, понурили головы. Но одни — смущенно, раскаиваясь, другие же — с ухмылкой.
А тут и последние возки воеводского поезда, проскрипев по колдобинам площади, прогрохотав по настилу моста, скрылись за воротами Пятницкой башни. Следовательно, приспела пора жителям славного города Курска расходиться. Поглазье долго ждалось, да быстро окончилось. Кому — по высоким да светлым хоромам со стрельчатыми оконцами да шатровыми крышами, кому — по крепким домам с огороженным высоким тыном подворьем, кому — по едва заметным лачугам, кому — по темным сырым землянкам, а кому — и по чужим дворам. Ибо каждый сверчок знай свой шесток…
Историко-детективная повесть о том, как в Курской области обнаружили уникальные золотые сокровища гуннов. Действие повести разворачивается в двух временных пластах.
Меч князя Всеволода Святославича, известного по «Слову о полку Игореве» под прозвищем «Буй-тур», вместе с частью старогородского клада, а также многими другими экспонатами и был привезен сотрудниками Трубчевского музея в Курский областной краеведческий. Привезен по просьбе коллег для устроения временной экспозиции в рамках действия федеральной программы о взаимном обмене культурными и историческими ценностями и фондами. С этого начинается запутанная детективная интрига, разворачивающаяся в двух временных пластах. При создании обложки использованы картины «Буй-тур Святославич» из серии художника Андрея Нестерова «На заре Руси» и «Сыщики МУРа» художника Олега Леонова.
Исторический роман «Время бусово» рассказывает о войне между германским племенем готов, захватившими плодородные земли между Днепром и Днестром, и славянами, которые в своем стремлении освободиться от иноземного господства вступают в смертельную схватку с сильным противником. На страницах книги оживает эпоха «Великого переселения народов» с ее кровавым хаосом и разными судьбами отдельных людей, а также целых племен и народов.
Две повести о сложной, но такой важной и нужной работе сотрудников милиции, основанные на реальных событиях.
О рядовых «солдатах правопорядка» — участковых инспекторах, сотрудниках уголовного розыска и дружинниках — хочется рассказать. Хочется поведать без прикрас и фантазий, сделав их героями рассказов и повестей.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.