Первый дон - [123]

— Гонсалво, есть новости? — в нетерпении прокричал Чезаре.

Испанский капитан приложил палец к губам, ответил хриплым шепотом:

— Тише, Чезаре. Зайдем внутрь. Осторожность не повредит.

И следом за Чезаре вошел в здание маяка. Как только Чезаре очутился в темной комнате, его схватили четверо мужчин. Разоружили, связали руки и ноги крепкой веревкой. Сорвали с лица маску.

— Ты меня предал, Гонсалво? — только и спросил Чезаре.

Де Кордоба зажег свечу, и Чезаре увидел, что его окружают двенадцать вооруженных испанских солдат.

— Никакого предательства, Чезаре. Я лишь выполняю приказ моих короля и королевы. Они признают, что ты давний друг, но помнят и о твоем союзе с французами, а также считают, что власть Борджа в прошлом. Теперь она сосредоточена в руках Юлия. И Святейший Папа не числит тебя в друзьях.

— О Боже! — воскликнул Чезаре. — Они забыли, что во мне течет испанская кровь!

— Наоборот, Чезаре, — возразил де Кордоба. — Они по-прежнему полагают тебя своим подданным. По этой причине мне приказано отправить тебя в Испанию. Они предоставляют тебе убежище — тюрьму в Валенсии. Мне очень жаль, друг мой, но ты знаешь, что их католические величества очень набожны. Они убеждены, что Господь и Папа будут довольны их решением, — де Кордоба уже двинулся к двери, но обернулся. — Ты также должен знать, что вдова твоего брата, Мария Энрикес, обвиняет тебя в его убийстве. А она — кузина короля.

Потрясенный тем, что его предал тот, кого он считал одним из самых близких друзей, Чезаре ничего не ответил.

Де Кордоба отдал короткий приказ, вырывающегося Чезаре вынесли из каменного здания маяка и бесцеремонно бросили на мула. Затем в сопровождении де Кордобы и солдат доставили в испанский лагерь.

На рассвете Чезаре, по-прежнему связанному, заткнули рот кляпом, потом его завернули в саван и уложили в деревянный гроб. На телеге гроб доставили в порт и погрузили на испанский галеон, отплывающий в Валенсию.

Чезаре едва не задохнулся в тесном гробу. Он изо всех сил боролся с паникой, понимая, что сойдет с ума, если уступит.

Де Кордоба выбрал столь бесчеловечный метод транспортировки, потому что не хотел, чтобы верные Чезаре неаполитанцы узнали о его аресте. Конечно, у него хватало людей, чтобы отбить любую попытку вызволения Чезаре, но он сказал своему лейтенанту: «Зачем рисковать?

А так любой шпион решит, что какого-то испанца отправили для похорон на родной земле».

Через час после выхода в море капитан галеона отдал приказ вытащить Чезаре из гроба, освободить от савана и кляпа.

Бледного, жадно хватающего ртом воздух, связанного, его бросили в маленькую каморку на корме.

Размерами каморка чуть превосходила гроб, но в двери хотя бы было отверстие, через которое поступал свежий воздух.

* * *

Во время путешествия по морю раз в день матрос кормил его изъеденными червями галетами и давал кружку воды. Добрый и, очевидно, опытный моряк выбивал червей из галеты, постукивая ею по палубе, а потом маленькими кусочками клал Чезаре в рот.

— Веревки снять не могу, — извинялся он перед Чезаре. — Приказ капитана. Вы будете связанным до прибытия в Валенсию.

После достаточно длительного плавания — мешали сильные встречные ветры — галеон прибыл в Вильянуэва дель Грао. По иронии судьбы шестьдесят лет тому назад именно из этого порта отплыл в Италию брат деда Чезаре, Алонсо Борджа, позднее ставший Папой Каликстом III.

Порт кишел солдатами Фердинанда и Изабеллы, поэтому не имело смысла далее прятать пленника.

Чезаре вновь бросили на спину мула и по вымощенной булыжниками улице повезли к высокому замку, превращенному в тюрьму. На этот раз он не сопротивлялся.

Чезаре поместили в маленькую камеру на самом верху башни и только там, в присутствии четырех солдат, развязали.

Он встал, потирая запястья. Оглядел камеру, матрас на полу, ржавую миску для еды, вонючее ведро, чтобы справлять нужду. «Неужели здесь мне предстоит провести остаток дней?» — подумал он. И решил, что долго ему жить здесь не придется, ибо набожные Фердинанд и Изабелла, жаждущие ублажить как нового Папу, так и вдову Хуана, наверняка сначала предадут его пытке, а потом казнят.

* * *

Проходили дни, недели. Чезаре сидел на полу камеры, боролся с помутнением рассудка, считая все, что считалось: тараканов на стене, мух на потолке, открытия маленького глазка на двери за день. Раз в неделю ему разрешали час погулять по внутреннему дворику. По воскресеньям приносили бадью затхлой воды, чтобы он мог помыться.

Недели уже складывались в месяцы, а для Чезаре ничего не менялось. Иногда плотный туман затягивал сознание. В такие моменты он забывал, где находится, видел себя прогуливающимся с отцом по берегам Серебряного озера, о чем-то с ним спорящим. Он старался не думать о Лукреции, но случалось, что она возникала рядом с ним, гладила по волосам, целовала, шептала нежные, успокаивающие слова.

Теперь у него появилось время подумать об отце и понять его, осознать, чего он хотел добиться, не винить за ошибки. Был ли отец таким великим, как казался Чезаре?

И хотя он понимал, что связать его и Лукрецию неразрывными узами — блестящий тактический ход, этого он простить отцу не мог, потому что и ему, и Лукреции пришлось заплатить слишком высокую цену. Но хотелось бы ему пройти по жизни, не любя Лукрецию? Такого он не мог себе и представить, хотя любовь к ней не позволила ему полюбить кого-то еще. И бедный Альфонсо… в какой степени смерть принца предопределила его, Чезаре, ревность? Он плакал в ту ночь, лил слезы как за себя, так и за убиенного мужа сестры. И, естественно, мысли эти привели к воспоминаниям о дорогой жене, Лотти. Она так любила его…