Первые залпы - [14]
— Слушаюсь! — ответил Ганс, и деревянная лестница заскрипела под его ногами.
«Если стрелять в них, могут услышать другие, такие же, — подумал Зинин. — Тогда нам не выбраться из мельницы, не предупредить своих». Нагнувшись к Бричеву, он прошептал ему в самое ухо: «Штыками их, гадов. Понял? Огня не открывать». — «Ясно», — кивнул Бричев и весь подобрался, напружился.
Сейчас ему предстояло убить человека. Впервые в жизни. Вонзив в тело штык. На занятиях он колол чучело, сделанное из прутьев. «Длинным коли! Коротким коли!..» Он с азартом вонзал штык в прутья, рывком выдергивал его и бежал дальше, к следующему чучелу — такому же покорному и неживому. Сейчас же нужно было пронзить человека. Пускай фашиста, пускай врага, но человека!
Товарищу замполитрука это проще сделать: он воевал на финском фронте. А как убьет человека он, ефрейтор Михаил Бричев — двадцати одного года от роду, комсомолец, ни разу не нюхавший пороха? Он родился и жил в Ленинграде, много и влюбленно рассказывал об этом городе, всегда со всеми был вежлив и вообще считался на заставе «интеллигентом». Нес службу добросовестно, но за полтора года пребывания на заставе ему даже не довелось задержать ни одного нарушителя границы.
И вдруг — сразу трое. Говорят по-немецки. Значит, гитлеровцы. На нашей земле, на нашей мельнице.
Все произошло гораздо проще, чем предполагал Бричев.
…Три тела лежали на полу мельницы. Зинин осветил их фонариком: все трое были одеты в военную форму Красной Армии. Двое в лейтенантскую и один в сержантскую, очевидно Ганс.
— Сволочи! — процедил сквозь зубы Зинин. — Переоделись.
Он вспомнил, что белофинны тоже так делали. А Бричев удивленно, широко открытыми глазами смотрел на трупы.
Зинин пошарил у них в карманах, вынул два командирских удостоверения и одну красноармейскую книжку, забрал три пистолета, и они выбрались из мельницы.
— Давай на заставу. Надо предупредить, — сказал Зинин, хотя им нужно было проверить еще один наряд по дороге в Паниквы.
Шли они быстро. Перейдя через следовую полосу и заделав ее, присели у лесного ручья немного передохнуть и опомниться. И только тут Бричев вдруг почувствовал страшную усталость во всем теле, и на него нахлынули мысли о том, как же он смог убить человека.
Вот смог, оказывается! Он подумал о красных петлицах на гимнастерках врагов и красных звездочках на их пехотных фуражках, и чувство брезгливого отвращения к этим переодетым в нашу форму фашистам переполнило его душу. Как они смели?! Как смели?!
Бричев снял фуражку, сполз к ручью, зачерпнул пригоршню студеной воды, плеснул на пылающее лицо.
Зинин сидел на камне, задумчиво смотрел на бледнеющие звезды.
— Это война, Миша, — негромко проговорил он, когда Бричев поднялся к нему, охладевший и немного успокоенный.
— Да, пожалуй, что так, — сказал он. — А вы раньше знали, товарищ замполитрука, об этом?
— Я же не слепой! — усмехнулся Зинин. — Только не знал, когда точно ударят фашисты. Теперь ясно: сегодня утром.
— А эти трое — диверсанты? — спросил Бричев. — Специально заброшены, да?
— Специально. Они, Миша, связь обрезали и хотели на мельнице наблюдательный пункт устроить.
— Ты смотри! — изумился Бричев. — Ну, мы им дадим жизни, когда полезут! Верно, товарищ замполитрука?
— Пошли-ка быстрей на заставу, — ответил Зинин.
6. Гневная ночь
Застава готовилась к бою. Переодевались, опрастывали вещевые мешки, набивали их патронами и гранатами. В темноте, в молчаливом предчувствии надвигающихся грозных событий. Никогда еще не было такого.
Но граница есть граница, и ее бойцы привыкли ничему не удивляться и быстро, точно выполнять приказы. И они делали все с точностью, без рассуждений. По крайней мере так казалось со стороны. А про себя каждый из них не мог не думать, тревожно и взволнованно: «Неужели война? А если так, то почему не скажут прямо?»
Зинин и Бричев прошли в канцелярию, и Зинин доложил обо всем политруку Горбачеву (Горбунов куда-то вышел) и положил на стол трофейные пистолеты и документы.
Горбачев все осмотрел бегло, при свете керосиновой лампы, и с досадой стукнул кулаком по столу:
— Черт!.. Связь обрезана. Это же сведения огромной государственной важности! Придется немедля посылать нарочного в комендатуру, — он взглянул на замполитрука и ефрейтора и сказал спокойнее: — Ладно, идите завтракайте.
Зинин и Бричев прошли прямо на кухню, там было светлее. Через открытую дверцу из плиты вырывались багровые отсветы пламени, блуждали по стенам, по могучей фигуре повара Александра Гребенникова.
— Что, хлопцы, проголодались? Сейчас нальем, — первым начал разговор повар, парень общительный и веселый. — Вам погуще или как?
— Ладно, давай наливай, — мрачно сказал Зинин.
Они присели к кухонному столу прямо с винтовками, в снаряжении и хлебали из мисок вяло, без аппетита.
— Что-то не солощие вы сегодня, — посочувствовал им Гребенников.
Но тут по казарме разнеслась команда:
— Застава, стройся!
И все, разобрав винтовки, в полном боевом снаряжении быстро выстроились в две шеренги на свободном пространстве между койками. Дежурный вынес лампу, повесил ее на гвоздь, и теперь отчетливо стали видны напряженные лица бойцов, штыки на винтовках, подсумки с патронами.
