Первые гадости - [52]

Но вот и Трофим уехал за границу в интернациональном отряде, только не класть шпалы, а собирать урожай, и Чугунов однажды, отдыхая от работы, заметил пропажу дочери из квартиры. Жена, домработница и Светлана Климова ответили ему беспутно. Первый секретарь вызвал сына эпохи домой, надеясь добиться путного от него, а Червивин пришел, встал в дверях и заплакал, как мальчик, у которого «бо-бо».

Екнуло отцовское сердце Василия Панкратьевича, а партийное совершенно напрасно смолчало, потому что не по Победе пришел лить слезы сын эпохи, а по самому себе. Оказалось, что на столе первого секретаря лежит жалоба Чищенного на Червивина и в жалобе по пунктам расписано, как издевался комсомольский вожак над бегемотом, почему зоосадистам не место в партии, и срок, в который Чищенный надеялся получить официальный ответ райкома.

Чугунов осушил ему слезы ударом кулака по столу и воплем:

— Где моя дочь?!

— Я найду, обязательно найду, только спасите меня от Чищенного.

— Ищи, — приказал Чугунов, — как хлеб ищут!

Червивин побежал к Лене-Юре за каким-нибудь советом или известием, а Василий Панкратьевич, оставшись один, занял удобную позу у окна и по законам телевизионной драмы спел грустную революционную песню.

Но Леня-Юра помог сыну эпохи лишь адресом Макара Евграфовича и еще присоветовал искать Победу в университетском общежитии, если не застанет у глубокого старика. Червивин прибежал в коммунальную квартиру, позвонил семнадцать раз и с порога стал запугивать Макара Евграфовича.

— Он вас утопит за дочь!

— Я уже тонул на сейнере, — ответил глубокий старик. — Спаслись только я и рыба, которую мы наловили.

— Он вас зарежет за дочь!

— Меня однажды пырнули острым карандашом канцелярские работники, — ответил глубокий старик.

— Он вас задушит за дочь!

— Меня семьдесят лет душат, — ответил глубокий старик, — а мне хоть бы хны.

— Тогда вас сошлют за крамольные мысли!

Макар Евграфович снял с бельевой веревки пару штопаных носков, сунул Червивину под мышку и выпроводил со скифским подарком.

«Старый дурак дал мне понять, что он пара первому секретарю», — подумал Червивин.

«Я намекнул ему, что в нашей стране люди эластичны, как носки, а носки не бывают правые и левые, они аполитичны друг для друга», — подумал глубокий старик.

Сын эпохи бросил подарок в мусоропровод и увидел Девяток яиц и девушку со стальными зубами.

— В Куросмыслов она сбежала к Аркашке, как пить дать, — подсказал Никита Чертиков.

Червивин удивился, что такая мысль не пришла в его голову, но она и не могла прийти, так как была нежелательна. «Брошу я эту Победу к едрене фене, — подумал Червивин, — привезу и брошу, а сам женюсь на дочке второго секретаря. Какая мне, в принципе, разница?» — и он пошел в райком за комсомольской путевкой в Куросмыслов, по которой кассир выписывал билеты даром.

А Девяток яиц и девушка со стальными зубами спустились в подвал, разговаривая простыми и слегка распространенными предложениями, как будто учили иностранный язык с нуля:

— Ты пойдешь сегодня со мной в кино?

— Да, я пойду сегодня с тобой в кино.

— Купишь ли ты билет в первый ряд?

— Да, я куплю билет в первый ряд…

…Хотя девушка со стальными зубами не получила ни одного стихотворного послания из армии и до недавнего времени не подозревала о существовании Девятка яиц, подружились они по весне на скорую руку. Никита Чертиков настоял на знакомстве. Сначала он отирался у овощного прилавка, отгоняя матерными вскриками недовольных и обвешанных, потом стал провожать домой на расстоянии, каждый раз минуя с угрызениями совести водительские курсы, на которые мечтал записаться, а однажды спустился следом в подвал и узнал, что девушка репетирует певицу в вокально-инструментальном ансамбле панков. Подглядывая из-за угла, он восхищался своей страстью, которая скакала по сцене, составленной из стульев, махала юбкой и даже делала отчаянные попытки снять ее и постирать в ближайшей раковине, как и следовало из песенных слов. Железные зубы панк-девицы казались вызовом обществу коммунистов и ретроградов с такими же, впрочем, зубами. Восторженный Чертиков вышел из укрытия и стал подпевать и подплясывать дуэтом, а руководитель ансамбля, мучивший гитару, подмигнул Чертикову, приглашая на стулья. Девяток яиц с разбега прыгнул к девушке со стальными зубами и, сделав несколько страшных движений телом, вызвал восторг у всей группы.

— Возьмете меня? — крикнул Чертиков.

Руководитель — повадками вылитый Простофил — остановил беспорядочную трель друзей воплем: «Ша!»

— Мы возьмем. Набор открыт для всех. Только принеси справку из какого-нибудь диспансера, что у тебя родители неполноценные, — сказал руководитель. — В графе «Куда» напишешь: «В ансамбль "Неполноценное детство" при РСУ-УУ».

— Взять такую справку — мне раз плюнуть, — сказал Девяток яиц.

— Ты нам пригодишься, — решил руководитель. — Накрасим тебе глаза, вырядим пострашней, как Алиса Купера, — будешь артист первый сорт. А Чертокоза на барабанах что надо будет: она на разделке капусты настропалилась.

— Твоя фамилия Чертокоза? — спросил Никита девушку со стальными зубами.

— Вообще-то фамилия моего папы Чертокозел, но я же женщина, — ответила девушка — А вы все дерьмо! — добавила она остальным и ушла обиженная.