Первые гадости - [53]

— Сама дерьмо! Больше не возьмем играть в «веснушки»! — ответили панки, хохоча.

На следующий день Девяток яиц помирился с Чертокозой, рассказав ей, что он тоже из торговли, и предъявил коробку гвоздей, надерганных в период неразделенной любви, и ночи они стали проводить вдвоем в подсобке «Овощи-фрукты». Третьей, правда, была грусть Никиты, а четвертой — его же мечта повалить Чертокозу на гору кочанов, но девушка, хоть и панк, держалась строгих моральных правил, и в ночи звучали лишь поцелуи да слова.

Через неделю вернулся на костылях Трофим из интернационального отряда. Он упал с яблони, когда целовался на ветке с угрофинской красавицей.

А Куросмыслов молчал. Казалось, с ним вообще нет телефонной связи.

Чуткость, проявляемая Светозаром Митрофановичем во сне, не распространялась на людей и предметы, которые старец оставлял в яви безучастно. Он не проснулся, когда на него наступил заплутавший пьяница, не посмотрел на помоечную машину, спозаранку заменившую полные баки на пустые, лишь слегка подхрюкнул газовавшему мотоциклисту, — но сразу вскочил от женского крика и мужских воплей «Ули-ули!», — ощущая неладное в общежитии. Воронья принцесса оказалась еще чутче и даже проворнее добралась до комнаты Сени, в дверях которой стоял Иван Матренович, приехавший кормить своих красавиц завтраком, а на полу сидели гости из Москвы, и кое-кто визжал, а кое-кто говорил под нос: «Какой ужас! Кого мы вырастили».

— Их всех обокрал Простофил, — объяснила Сени вошедшим.

— Где же он? — спросил дотошный старец.

— Пропивает краденое, — догадалась Сени с первой попытки.

— А у вас он ничего не украл? — спросила Воронья принцесса

— А что у нас украдешь? — спросила Сени.

Действительно, только у одной комсомолки из личного имущества нашлись «прыгалки», а другая показала жеваный голубой бант — сувенир от последнего любовника.

— Проведем ревизию, составим списки похищенного и заявим в милицию, — предложил Иван Матренович.

— Скорее разыщем Простофила, — сказала Победа. — Может, он не все успел пропить.

Иван Матренович один рассчитывал на милицию всерьез, поэтому список похищенного составили устно и по памяти. Победа сохранила трусы, колготки и майку (правда, кто-то уже подарил ей стоптанные тапочки); Дулемба лишился штанов, но сберег парусиновые ботинки под головой (впрочем, черные его ноги выглядели издалека как черные брюки); а мать Простофила осталась лишь без юбки, но в комбинации и кофте ниже пояса.

Руководимые Сени, старец Митрофаныч, Воронья принцесса и мать Простофила, одетые больше других, побежали в общежитие выручать добро, но «химики» уже ушли работать. Поверхностный обыск в ночлежке результатов не дал, а пустые бутылки еще ни о чем не говорили. Тогда побежали на асфальтобетонный завод и под забором наткнулись на слепого Простофила. Он был жалок, но кражу отрицал, надеясь выжить инвалидом.

— Верни хоть шмотки людям, — сказала Сени.

— Я ничего не вижу, — ответил Простофил.

Добрый старец поскреб у больного макушку, и тот прозрел одним глазом, а Сени плюнула и пошла на завод со старцем и Вороньей принцессой, оставив ненужного Простофила заботам матери.

— Я знаю их компанию, — сказала она

Компания как раз сыпала песок в битум и чувствовала себя до того гадко, что отрицала даже причастность к уголовному миру и собственные воровские клички.

— Мы тут ни при чем, — отвечали близкие к животным люди. — И вообще это не мы.

Тогда вышел старец, зажег губами лампочку, съел батарейку, не раскусывая, ударил двух «химиков» биотоком, но и он не растормошил похмельную компанию. Воронья принцесса тоже укусила одного на всякий случай. Тому— как с гуся вода Наконец, пришел охранник и автоматом прогнал посторонних с завода.

Грустные вернулись они в общежитие, прихватив по дороге Простофила с матерью. Победа сказала:

— Отдавай вещи, деньги и документы.

— Я не брал, — ответил Простофил и лег в чужую постель.

— А зачем удрал ночью?

— Просто пошел выпить, — ответил Простофил…

«А может, и правда Простофил тут ни при чем?» — подумали многие, хотя наверняка знали, что именно при чем, что украл он, что больше некому и не первый раз такое.

— Куда же мы пойдем в трусах? — спросила Победа.

— Без штанов, — сказал Дулемба.

Но комсомолки, никогда не расписывавшиеся в бухгалтерской ведомости, а получавшие плату за разовый труд или совсем не получавшие, на радостях, что с утра остались безработными, а Иван Матренович их не материт, не лупит палкой, не гонит взашей к станку, — собрали для Победы восемь рублей, нахалтуренные собственными телами, и подсказали, что за углом есть универмаг, в котором ничего нет.

— Давай, Иван Матреныч, — сказал Светозар Митрофанович, — неси бумажки дочкины или веди к тому, кто выдаст. В Москву мы пешком дойдем.

— А вот фиг! — сказала Победа — В Москву мы поедем в спальном вагоне.

— Где? — переспросила мать Простофила.

— Мы пойдем к первому секретарю, который позвонит моему папе, и нас отправят за счет КПСС, — объяснила Победа. — Правда же, так лучше?

Все решили, что она права: за счет КПСС гораздо лучше, чем пешком.

Победа надела на бедра наволочку, раздев подушку Сени и продрав две дырки для ног, и пошла на улицу, сжимая восемь рублей в ладони. Остальные тут же смирились с тем, что Победа выбрала себя атаманшей, и увязались за ней плотной стайкой.