Первые гадости - [32]

— Выкладывай, наркоман.

И Простофил предложил провалить Аркадия на вступительных экзаменах:

— Он получит «единицу». Это я гарантирую.

— А как? — спросил Червивин.

Но Простофил ответил лишь, что его забота.

— А мне что с этой «единицы»? — спросил Червивин.

— Так его ж в армию заберут, если он в университет не поступит! — удивился Простофил такой откровенной бестолковости.

— Нет, — сказал Червивин, — устраивать гадости другим — не в моем характере, — и ушел, оскорбленный предложенным.

Но утром он позвонил Простофилу и сказал, что согласен.

— Только трепать никому не надо, — добавил он. — Не надо лишних посвящать.

— Работа стоит денег, молчание тоже стоит денег, — ответил Простофил. — Получается двойная оплата.

— А вот такая оплата тебя не заинтересует? — спросил Червивин. — Тут наши рядовые комсомольцы собрали ударникам комсомольских строек книги в подарок. Я мог бы взять штук сто, а ты мог бы вернуть библиотекам.

— Давай, — согласился Простофил. — По рукам.

— Слушай, а зачем тебе вредить этому Аркадию? — спросил Червивин. — Может, ты тоже в Победу влюблен?

— Да не так чтоб влюблен, но попользовался бы, — ответил Простофил.

Сын эпохи побежал скорее к Чугуновым, миновал без препятствий охранников и сказал с порога:

— Ну все, Победа. Выходи за меня замуж, а то хуже будет.

Победа сидела в грусти у окна и крутила пальцем пластинку на проигрывателе, подменяя мотор.

— Ну-ка, лизни иглу, — предложила она.

Червивин безропотно подставил язык.

— Бр-р-р, — ответил динамик.

— Ничего интересного, — сказал Червивин, — щекотно.

— Ну и иди на фиг, — сказала Победа тихо.

— Никуда я не пойду, — ответил сын эпохи.

Тогда девушка сама вышла к охранникам и сказала:

— В следующий раз, прежде чем пускать этого типа, проверяйте, пожалуйста, чистые ли у него носки и воротник рубашки.

— Ага, — сказали охранники, а посрамленный Червивин ретировался, оставив пророчество: «Все равно тебе не миновать замужества!»

— Господи, какой дурак! — сказала Победа охранникам.

Те помнили сына эпохи по комсомольской работе, как верного посыльного за спиртным, промолчали и повезли Победу в университет на экзамен.

Но там она не встретила Аркадия, потому что Аркадий накануне писал сочинение, а Победа приехала сдавать литературу на «отлично», как медалистка. Зато она встретила Простофила, который искал маму.

— Что делает твоя мама? — спросила Победа

— Сочинения проверяет, — ответил Простофил.

— Очень хорошо, — сказала Победа.

Простофил хотел сознаться, что желает прямо сейчас познать Победу для самоутверждения его и постыдно для нее, но вовремя опомнился, решив, что сто книг желает еще сильней, а познать можно какую-нибудь другую. И, опасаясь получить по морде за предложение, пошел искать маму, склонившуюся над экзаменационными сочинениями абитуриентов.

— Дай-ка мне почитать, — сказал он. — Может, я поумнею и сам через годик поступлю.

— Читай, — согласилась мама. — Может, и правда поумнеешь.

Простофил отсел в сторонку и очень скоро натолкнулся на работу, в которой четвертое слово оказалось «победа». Тут он выхватил ручку из-за пазухи и принялся сеять через слово знаки препинания, какие только помнил, и дописывать к словам всякие глупости, но почерком Аркадия.

А Победа сдала экзамен, как хотела, и познакомилась с двумя молодыми людьми мимоходом. Один был Карл Дулемба — любимый гражданин Конго, а второй — степной человек Кустым Кабаев. Крестным отцом второго был первый секретарь степи, подаривший новорожденному партбилет. Поэтому Кустым Кабаев — ответственный партийный работник в степи — поступал на философский, а Карл Дулемба ради любящей родины готов был учиться всему подряд.

Победа и не собиралась с ними знакомиться, а искала проветриться от своего затворничества. И когда Кустым Кабаев предложил:

— Твоя, моя, его пойдет кофе пить? — и Карл Дулемба сказал:

— Ули-ули, — то и она согласилась.

Символизируя собой единство всех рас и обходя транспаранты, символизирующие то же самое, но более дебильными средствами, они пошли в кафе «Лунный свет», оттуда — купаться в Серебряный бор, и вечером выпили что-то иностранное в общежитии студентов на Вернадского.

А бедный Аркадий все это время готовился к следующему экзамену, не ведая, что судьба его уже решена отрицательно.

Утром Победа поняла, что ей не надо было веселиться одной, что жизнь ее обязательно накажет и что, оставаясь без любимого, она как бы оставалась без себя в компании без расовых предрассудков. Так и вышло. Днем позвонил Аркадий и сказал:

— Сладостная, я погиб: мне влепили «единицу».

— Немедленно подавай на апелляцию, — сказала Победа, вынесла честехранителям к двери бутылку водки из чугуновского бара, а сама удрала, как маленький чертик, через смежный балкон, бросив записку: «Злодейский папа, если ты погубил Чудина, то я в отместку погублю себя. Летом топиться приятно, а зимой холодно…»

Есть определенный тип садистов, которые появляются в дождь и спицами зонтика норовят уколоть прохожих в глаз, получая удовольствие от визга и чертыхания и даже не извиняясь за совершенный садизм. Аркадий уже повстречал таких низкорослых извращенцев, пока брел из университета с возвращенными документами, и поэтому глаза его были красными от слез. Повстречал он и Простофила, который теперь шел рядом шаг в шаг и мотал головой, как китайский болванчик, увертываясь от зонтиков. Простофил делал вид, что утешает провалившегося Аркадия, но на самом деле хотел вымокнуть и заболеть какой-нибудь анахронической болезнью вроде петербургской чахотки, от которой героини прошлого века умирали в одночасье на страницах романов. Правда, Простофил подыхать не собирался, а собирался отлынивать от армии, симулируя анахроническую чахотку.