Первые гадости - [30]

— Хочешь, встану на уши?

— Я хочу, чтобы четвертое слово в твоем экзаменационном сочинении было «победа».

— Это мое одолжение?

— Это мой каприз.

— Почему ты такая капризная?

— В родителей.

— А мне что с тобой делать?

— Что делать? — тебе еще Вера Павловна ответила: «Умри, но не давай поцелуя без любви»…

А Червивин уже слез с электрички, уже дошел до дачи, уже поймал Трофима в огороде и пучком крапивы заставил выдать обитель влюбленных.

Пришел Червивин к шалашу и сел у входа сторожем.

— Иди отсюда, дурак. Понял? — сказал Аркадий.

— Нет, — ответил сын эпохи. — Я буду добиваться Победы.

— Ты добьешься, — сказала Победа, — если поймаешь к утру сто майских жуков в майонезную баночку.

Червивин ушел ни с чем, кроме слез в глазах, но на дороге его встретил знакомый комсомольский вожак и спросил:

— Что, Андрей, невесел?

— Каким же успехам мне радоваться? — спросил Червивин. — Велено к утру поймать сто майских жуков в майонезную баночку, а у меня даже баночки нет.

— Не печалься, — ответил вожак, — сейчас поднимем заводских комсомольцев: будут тебе и баночка, и майские жуки в июле…

Утром Червивин объявился перед шалашом победителем Победы.

— Открывай, — сказала ему девушка. — Будем считать.

Сын эпохи открыл банку, и жуки разлетелись.

— Не справился ты с заданием, Андрей, — рассудила Победа. — Ну, да не горюй, получишь еще задание: приведи девушку, которая не красивее меня.

Червивин не растерялся, поймал лягушку и принес к шалашу.

— Лягушка-лягушка, — спросила Победа, — правда, что я красивее тебя?

— Скажи «ква», — попросил Червивин.

— Ква, — сказала лягушка.

— Она сказала «да», — перевел Червивин.

— Она сказала «нет», — перевела Победа.

— Она сказала «к дождю», — перевел Аркадий.

Червивин забросил больше ненужную лягушку в лес и встал, как оплеванный.

— Я все равно от тебя не отступлюсь, — сказал Победе.

— Конечно, не отступишься: тебе ж карьеру надо делать, — сказал Аркадий.

— Может, во мне еще и человеческие чувства проснулись? Например, любовь? — предположил Червивин.

— «Любовь» от слова «любая», — сказал Аркадий.

— А ты бы продал за меня душу дьяволу? — спросила Победа.

— Как же я могу продать душу, если у меня ее нет? — удивился сын эпохи. — Я же атеист, а не цыган.

— Парень, ступай в свой рай и напиши отчет о собранных взносах, — подсказал Аркадий.

— В какой рай? — не понял Червивин.

— В райком комсомола, — сказал Аркадий. — А к чужим девушкам не лезь: бить будут.

— Победа моя невеста, мне ее Василий Панкратьевич самолично вручил.

Тогда Аркадий дал Червивину с левой, чтоб ерунду не говорил попусту, а Червивин Аркадию — с правой, защищая порученное ему добро. Тогда Аркадий дал с правой, потому что был левша, а Червивин — еще раз с правой ответно. Тогда Аркадий дал и с правой и с левой, надеясь сразить соперника наповал, а Червивин боднул Аркадия в живот, надеясь на твердость лба. И Победа закричала «Караул!» на весь лес, шалаш рухнул, как подкошенный, а из кустов выскочил Трофим с диким воплем:

— Папа приехал злой как черт!

Действительно, Василий Панкратьевич написал уже столько советов, что хватило бы на брошюрку под названием «В библиотеку полного кретина», и злой, но пока что с голода, приехал передохнуть на дачу и в огороде набрать новых советов. Жена бросилась кормить своего кормильца, она сразу подала первую тарелку, которую Василий Панкратьевич вылизал и поставил в нее вторую, а во вторую — третью… И так ел, пока громада тарелок не уперлась в его подбородок. Тут он объявил, что сыт. Казалось, при таком аппетите Василий Панкратьевич должен был выглядеть увальнем, но он был шустр и ловок и за обедом даже поймал двух мух с лету. И тут же вбежал мокрый от росы и соплей Червивин и бухнулся под стол в ноги благодетеля:

— Они там, за всеми спинами в шалаше творят!..

Чугунов разыкался от гнева и побурел, как партбилет.

— Вероника! — закричал он подходившей Победе. — Зачем ты заставила Андрея собирать майских жуков?

— Так они же вредители, — ответила Победа.

— А кто тебе позволил устраивать бардак на даче?! — спросил Чугунов.

— Не на даче, а в шалаше, — ответила Победа, — и не бардак, а любовь.

— Я вам покажу любовь, как кузькину мать! — закричал Чугунов подходившему Аркадию. — Все в зятья лезут!

— В случае чего я готов не считать вас родственником, — ответил юный, но гордый Аркадий.

— А кем же ты будешь меня считать? Собакой бездомной? — закричал Чугунов. — Может, и ты, дочка, откажешься от меня?

— Пап, — предложила Победа, — давай я выйду замуж за Аркадия, а ты будешь считать родственником Червивина.

— А-а-а!! — закричал Чугунов так страшно, что все разбежались, но скоро вернулись послушать приговор.

Жену и сына Василий Панкратьевич выслал на ялтинский курорт по «горящей» путевке; Червивину велел ехать в райком за строгим взысканием и усилить борьбу с «этим очкариком» («Я не очкарик», — сказал Аркадий. «Один черт», — ответил Чугунов). Победа отправилась на машине в Москву с двумя телохранителями (честехранителями?), а ее возлюбленному было рекомендовано сказаться в нетях.

Разогнав всех, Василий Панкратьевич вытащил в огород табуретку и сел смотреть, как растут огурцы, в позе роденовского Мыслителя…