Первые гадости - [15]

— Конечно, «мама»! Какое же еще? А потом слово «мама» вышло замуж за Бога, и у них народилось обширное лексическое потомство из слов-красавиц, слов-красавцев, слов-кретинов и слов-уродов.

В апреле Аркадий встретил на улице Никиту. Десятое яйцо, наученный дрессированной собакой из уголка Дурова, сразу притворился мертвым, потому что помнил про паспорт и не знал, как себя повести, но, уловив миролюбие Аркадия, ожил и даже рассказал, что безответно влюбился в девушку со стальными зубами из «Овощи-фрукты» напротив. Стараясь заглушить любовную тоску, Десятое яйцо ходил по свалкам, наплевав на работу фасовщика, и собирал старые доски, из которых вытаскивал гвозди, распрямлял их молотком и складывал в коробочку.

— Мне главное — руки занять, — пожаловался он Аркадию, — тогда и душа не болит.

— А может, у тебя и нет ничего за душой сокровенного? — спросил Аркадий.

— Ну и ладно, — сказал Никита. — Как-нибудь и безо всего проживу в тишине и покое.

— Победу не встречал? — спросил Аркадий.

— А зачем она тебе? — спросил Десятое яйцо. — Мало, что ли, по морде съездила?

— Она нашла во мне человека в виде животного, а я хочу, чтобы во мне нашли человека в виде абстрактного разума. — Аркадий нарочно так заумно сказал, чтобы Десятое яйцо ничего не понял и чтобы поскорей с ним расстаться.

Но о встрече он рассказал Макару Евграфовичу.

— Все-таки у вас есть общее, — решил глубокий старик. — Один глуп, как индийский фильм, а другой наивен, как герой индийского кинематографа…

Ну, что за бес вселяется в девушек с первой любовью? Казалось бы, жили себе, безукоризненно выполняя распорядок дня, и бац! — влюбились! Забыты «прыгалки», брошен кружок рукоделия, вынянченная кукла задрала ноги под кроватью, остался только ОН — он, который краше киноартиста, сильнее спортсмена-чемпиона и голосистее рок-певца.

Вот и Победа, всегда равнодушная к чужому горю, как могильщик, от пощечин, залепленных Аркадию, совсем потеряла голову: стала доброй, словно детский врач, и, проходя мимо церкви, кормила милостыней нищих. Часто ей мерещился Аркадий, и Победа думала: «Если сейчас не подойдет и не попросит прощения, то это не он». Но не подходил и не просил, но это и был не Аркадий.

А девушки по весне гуляли чистенькие, ухоженные, просто картинки из журнала. Одна Победа шлепала по лужам вся в грязи по уши и бормотала: «Они еще дуры, а я уже всерьез влюблена. Вот что натворил поцелуй Аркадия!»

Но тут ей приснилось, будто она пришла к Аркадию объясняться в любви, а он ее выслушал и сказал: «Иди в задницу!» — «Милый, — ответила во сне Победа, — ради тебя хоть на край света!»

Девушка чувствовала, что сходит с ума от любви, и, спасая саму себя, она переоделась пенсионером-киоскером и села в будке ждать Аркадия, который по утрам покупал газету «Комсомольская правда», чтобы выглядеть лояльным и потому что в школе был заместителем комсомольского секретаря.

— А сдачи я не дам! — сказала Победа утробным голосом, надеясь привлечь внимание Аркадия.

Но задумчивый юноша пробурчал:

— Какие могут быть шутки в товарно-денежных отношениях! — сам взял медь из блюдечка и ушел.

Победа только успела дотронуться до его руки, а потом весь день держала ладонь у глаз и спрашивала:

— Неужели вы, пальчики, трогали Аркадия? В самом деле вы такие счастливые? Ах, вещий сон! Ах, Аркадий, Аркадий! На кого ты меня поменял? Конечно, Сени красивая, как секретарша, зато плоская, как первая пионерка. А я хороша, как самая спящая красавица, а милый мой — как хрустальный гробик, в котором я лежу. И вот из-под меня внаглую какая-то секретарша-пионерка среди бела дня стянула гроб! Тут любая заголосит и пощечин надает!

По любовной тоске она сблизилась с Десятым яйцом и приходила к нему дергать гвозди. Десятое яйцо, стуча молотком, тосковал по девушке со стальными зубами, а Победа, орудуя гвоздодером, — по Аркадию. Приходившие Простофил и Леня угощали их портвейном и сигаретами, а потом по очереди гладили беспомощную Победу, утешая: Леня гладил по голове, а Простофил — по бедрам. Они обещали спасти Победу, помирив с Аркадием, и спасти Трофима, разлучив с Сени, но ничего не делали, потому что только думали, как бы выгнать лишних из комнаты, лечь с беспомощной Победой в постель и не заработать гвоздодером по голове.

Василий же Панкратьевич Чугунов в это время пробавлялся тем, что инкогнито посылал в журналы в рубрику «Полезные советы» записки типа: «Если вы сварили холодец, а в доме нет судков, возьмите хорошо промытые фотованночки и разлейте в них полуфабрикат». Но воспитанием детей Чугунов на досуге не пробавлялся. Только, когда гудели канализационные трубы чересчур громко, переваривая новую порцию фекала, он требовал у Трофима выключить магнитофон.

Не дремавшая же мать подошла к Чугунову сзади и сказала:

— Конечно, чем больше грязи, тем легче жить. Но не в нашем доме!

— Что-то случилось? — спросил Василий Панкратьевич, приканчивая «полезную» записку такого содержания: «Чтобы жареное блюдо получилось равномерно соленым, следует сначала насыпать соль на сковородку, а затем уже бить яйца».

— У него дети с ума посходили! Шляются черт-те где и черт-те с кем!.. — И тут же она вспомнила Чугунову все его воспитательные огрехи и недоработки, начинавшиеся с того, как пятилетний Трофим закричал: