Первостепь - [5]

Напились детёныши, оторвались один за другим, побежали играть. Львица слышала их в полудрёме, и этого было достаточно. Вот Детёныш вцепился в загривок Пятнистой – та заскулила и повалилась. Тут же напрыгнула сверху Кроткая, но испугалась, отбежала назад. Детёныш погнался за Кроткой – хозяин, будущий лев. Настиг, повалил – та заскулила… Напрасно. Прибежала Пятнистая, тоже набросилась, вдвоём стали мотать… взад-вперёд, из стороны в сторону – и перед закрытыми глазами Сильной Лапы тоже что-то моталось из стороны в сторону, солнечно-жёлтое, жаркое и пятнистое. Ей надоело следить – и поплыло пятнистое, расползлось пеленой, обволокло, убаюкало – и уже сама Сильная Лапа была маленьким львёнком на полях счастливой охоты: бегала, прыгала, кувыркалась; радостно было ей, невыразимо радостно, как всегда радостно детёнышам и как радостно взрослым, когда живот их набит, когда кувыркаются дети, когда ничто не тревожит, кроме знойного солнца – но и солнце само кувыркается, наблюдая за львятами в жухлой траве, ему радостно тоже. Радостно всем.

Однако поднялась на лапы Прыткая, зашуршала трава под тяжестью товарки – и Сильная Лапа тут же проснулась, подняла голову.

Прыткую доконало солнце. Прыткая направилась в кусты, все трое детёнышей радостно побежали за ней, и Куцая, третья львица, тоже поднялась. Поднялась и Сильная Лапа. Махнула чёрной кисточкой хвоста назойливому солнцу и грузно зашагала вслед за вереницей больших и маленьких львов.

Далеко до кустов. Жарко идти. Тяжело дышится. Полпути прошла Сильная Лапа и прилегла, будто надеялась, что остановится Прыткая. Не остановилась. Всё так же настойчиво двигалась к зарослям, не оглядываясь; детёныши её обогнали и не собирались возвращаться. Зато Куцая вдруг вернулась. Прошла мимо, стукнула обрубком хвоста по плечу, как бы заигрывая – какие игры в такую жару… – развернулась и дальше пошла. Вслед за Прыткой с детёнышами. Не было выбора. Не полежишь. Надо идти.

В кустах стоит совсем другой запах. Сразу за кустами болото, оттуда тянет сыростью, торфяным смрадом и комарами. А детёнышам весело. Носятся, солнце застряло в листве, зато мухи будто на падаль слетелись и комары как гиены: маленькие, крохотные – но ненавистные. Всё же не станет львица рычать на комаров. На мух тоже не станет. Просто их не заметит, сделает вид, что не замечает, будет спать в листвяной тени. Сильная Лапа сразу же улеглась, закрыла глаза – и не стало мух, не стало комаров. Тоже застряли в листве, как и солнце, даже не жужжали и не пищали. Снова радостно львице, снова резвится она на далёких полях, будто львёнок. Весело, радостно – и невозможно другое, не с чем даже сравнить, нет другого, просто-напросто нет, не существует. Будто бабочка львица, будто пчела, да и не львица она уже вовсе, а само солнце, сияет и наслаждается, потому что вокруг одни дети, все – дети, все сыты, всем хорошо. Сёстрам и детям. Всем.

Но внезапно вскрикнула Прыткая – и тут же вскочила Сильная Лапа, ломая боками кусты. Кончился сон. Улетел одним взмахом хвоста. Перед ней стоял бык, могучий, с кривыми рогами навыкат, как две луны, пронзающие ночь. Из глубоких чёрных ноздрей валит пар, толстая шея вздулась буграми, глаза будто лопнули в ярости, кровью залиты. Бык пришёл на охоту, не львица – а бык. Бык не желает видеть здесь львов, бык ненавидит. Другой бык приближается сбоку, и с той стороны тоже. Львов окружили так же умело, как они это делают сами… Затрещали кусты позади, Прыткая бросилась прочь, отступает. Куцая – следом, но львята… Сильная Лапа яростно зарычала, прижала уши – сейчас она вцепится в толстое горло, вот сейчас… Она сама верила, что сейчас вцепится, только бык не поверил, не видел, не хотел видеть – и дрогнули лапы. Попятилась львица назад, всё так же рыча, кусты стали хлестать по бокам, будто пытаясь сдержать, но уже пригнул свою мощную голову бык, наставил рога возле самой земли – и его ноги не дрогнули. Вздрогнула сама земля. Взвизгнули кусты и рассыпались во все стороны, искры посыпались от рогов прямо у львицы перед глазами. Словно червяк, она изогнулась, словно пушинка, взлетела, опять приземлилась и отскочила. Не задели рога в первый раз, но второго она не хотела. Выскочила из кустов, заметалась, как тень, между гигантами; что-то держало её, не убегала, не соглашалась признать, что добыча – сейчас не добыча, как день меняется с ночью, как голод с сытостью – так добыча меняется с охотником, так поменялась, но Сильная Лапа не соглашалась. Потому что в кустах был Детёныш, её детёныш – и не мог улизнуть, как улизнули взрослые львицы, Прыткая, Куцая, все улизнули, заскочили в болото со своими широкими лапами, не проваливаясь, а быки не могли за ними погнаться туда, не соблазнились, остались. И детёныши тоже остались где-то там, вжались под корни за стволами бычьих ног, стволы движутся, как дубы, роют землю копыта, грохочут рога – и нет никого, кто поможет. Одноглазый, гривастый Одноглазый, который должен валить быков, который должен спешить – нет его, никого нет. Только ярость отчаяния, только это. Опять увернулась Сильная Лапа, прыгнула, зарычала, оскалилась. Не верит ей бык. Развернулся и наступает. А сбоку носится смерч по кустам, и нет такой силы, чтоб остановить. Взметаются в воздух листья и ветки, блещут рога. Взвизгнул детёныш, к небу взлетел, поддетый рогом, и упал на кусты, повис лоскутом на высоте бычьей морды. Тут же бросился бык добивать, всё смешалось и затряслось в одном диком ужасе – но Сильная Лапа вдруг бросилась тоже. Не её детёныш это был, ещё не её, она узнала Робкую, мгновенно узнала – и бросилась как разъярённая мать. Вскочила на спину быку, впилась в хребет, как на охоте… не доставали клыки, не прокусить… но бык развернулся, оставил детёныша, стал брыкаться – и она соскочила, кинулась прочь. Бык понёсся за ней, но Сильная Лапа легко увернулась, как было всегда, и вспрыгнула уже сзади на круп, впилась в бока когтистыми лапами, стала рвать. Треснула бычья шкура, взревел бык от боли, завертелся на месте, затрясся неистово. Закружилось перед глазами у львицы, не удержалась и спрыгнула, отскочила. Бык развернулся и замер, больше не нападал. Другие тоже не нападали, смотрели мутными глазами, роняя пену изо ртов, и не могли двинуться. Падала на землю пена, и вместе с пеной падала бычья ярость; забыли уже про львят, про вечных врагов, смотрели на смелую львицу, не жертву – охотницу. Молча смотрели, а потом развернулись и затрусили прочь, косо оглядываясь. И противник Сильной Лапы, оставшись один на один, сразу одумался, повернулся к охотнице задом и пустился наутёк, сотрясая копытами землю. Сильная Лапа рванулась в погоню, ту же настигла, вспрыгнула на спину – и опомнилась, соскочила обратно. Остановилась. Ведь не нападала она, оборонялась. И в кустах был Детёныш. Ещё был. Наверное, был.