Первородный грех - [183]

— Еще бы. Мы оба — Генри Певерелл и я — считали, что заполучили крупный талант. Вам следовало сохранять силы для творчества, Габриел, а не расходовать их зря на пагубное наваждение, порожденное чувством собственной вины. Вряд ли вы были виноваты в том, что ваша жена и дети застряли во Франции. Конечно, оставив их там в такое смутное время, вы поступили неосторожно, но не более того. Вы их оставили, и они погибли. Зачем же пытаться избавиться от чувства вины, убивая невиновных? Но убийство невиновных — ваша сильная сторона, не правда ли? Ведь вы участвовали в бомбежке Дрездена. Ничто из того, что я сделал, не может сравниться с ужасом и значительностью такого свершения.

— Но ведь это совсем другое! Это была ужасная военная необходимость, — хриплым шепотом произнес Дэниел.

Этьенн резко бросил ему в ответ:

— Так и для меня это была военная необходимость! — Он помолчал, а когда заговорил снова, Франсес расслышала в его голосе едва сдерживаемую нотку триумфа: — Если вы хотите выступать в роли Бога, вам нужно было сначала увериться, что вы обладаете мудростью и всеведением Бога. У меня никогда не было детей. В тринадцатилетнем возрасте я перенес вирусное заболевание: я абсолютно бесплоден. Моей жене хотелось иметь сына и дочь, и, чтобы удовлетворить ее одержимость материнством, я согласился обеспечить ее детьми. Жерар и Клаудиа были усыновлены в Канаде, а потом мы привезли их с собой в Англию. Они не родственники по крови ни между собой, ни со мной. Я обещал моей жене, что правда никогда не станет известна посторонним, но Жерару и Клаудии сообщили, когда каждому было по четырнадцать лет. Это весьма отрицательно сказалось на Жераре. Обоим детям следовало сообщить об этом с самого начала.

Франсес понимала, что Габриелу нет необходимости спрашивать, правда ли это на самом деле. Ей пришлось заставить себя взглянуть на него. Она увидела, как буквально на глазах он физически одряхлел: лицевые мышцы и мускулы тела словно моментально ослабли, заставив согнуться, как от боли. Он был старым человеком, но все еще полным сил, умным и волевым. Теперь все, что в нем было живого, бесследно покидало его. Она бросилась к нему, но он запрещающим жестом вытянул вперед руку. Потом он медленно и с трудом заставил себя распрямиться. Попытался что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. Тогда он повернулся и направился к двери. Никто ничего не сказал, но все пошли вслед за ним через холл, вышли в ночную тьму и смотрели, как он идет к узкому скалистому гребню на краю болота.

Франсес побежала за ним и, догнав, схватила его за полу пиджака. Габриел попытался высвободиться, но она не отпускала, а сил у него осталось мало. Дэниел, подбежав к ним сзади, поднял Франсес на руки и так, не спуская на землю, унес ее прочь. Она попыталась сопротивляться, но его руки держали ее, сжимая, как железные обручи. Беспомощная, она смотрела, как Габриел шел все вперед, в самую глубь болота. А Дэниел повторял:

— Оставьте его. Оставьте его в покое.

Она крикнула Жану-Филиппу Этьенну:

— Идите же за ним! Остановите его! Заставьте вернуться!

Дэниел еле слышно спросил:

— Вернуться? Ради чего?

— Но он же не дойдет до моря!

На это ответил Этьенн, тихо подошедший к ним сзади:

— Ему и не надо идти до моря. Болотные озерца глубоки. А если человек решил умереть, ему и одного фута воды хватит, чтобы утонуть.

Они стояли, глядя ему вслед. Дэниел все еще крепко обнимал Франсес. Она вдруг почувствовала, как сильно бьется его сердце рядом с ее собственным. Спотыкающаяся фигура Донтси черным силуэтом вырисовывалась на фоне ночного неба. Он поднимался и падал, затем снова вставал и шел вперед и вперед. Снова слегка раздвинулись тучи: теперь они могли видеть его более четко. Время от времени Донтси падал, но упорно поднимался на ноги и на фоне неба казался огромным, словно великан. Он шел, воздев руки горе, будто проклиная или взывая к Богу в последней мольбе. Франсес понимала, что он стремится к морю, жаждет войти в его холодную беспредельность, идти все дальше и глубже, вперед и вперед, пока не сможет уплыть в благословенное вечное забвение.

Но вот он опять упал, и на этот раз не смог подняться. Франсес показалось, что она видит лунные отсветы на поверхности воды в болотном озерце. Казалось, все его тело погрузилось в эту воду. Но она больше не могла четко его видеть. Он стал просто еще одним темным пятном, низкой черной кочкой посреди бесчисленных травяных кочек этого болота, этой промокшей, бесплодной земли. Все трое ждали в молчании, но не увидели там ни малейшего движения. Дэниел отпустил Франсес, она шагнула в сторону и встала чуть поодаль. Стояла мертвая тишина. И вдруг она подумала, что ей наконец стал слышен голос моря, слабые вздохи, не столько звук, сколько биение пульса в притихшем воздухе.

Они уже повернули к дому, когда ночной воздух завибрировал от нараставшего металлического шума, быстро превратившегося в грохочущий треск. Над их головами появились спаренные огни вертолета. Они наблюдали, как он описал в воздухе три круга, а затем опустился на поле недалеко от Отона-Хауса. Значит, они обнаружили труп Клаудии, подумала Франсес. Джеймсу, видимо, надоело ждать, и он поехал в Инносент-Хаус — выяснить, в чем дело.