Первородный грех - [181]

Он поехал дальше. Казалось, этой дороге, с ее изгибами и поворотами, не будет конца. Ветер усиливался, мягко подталкивая машину. И вот наконец правый поворот на Брадуэлл-он-Си. Дэниел увидел, что проезжает по краю деревни в направлении приземистой церковной башни и светящегося огнями паба. Он опять повернул, на этот раз в сторону болот и моря. Машины Донтси нигде не было видно, и Дэниел не мог судить, кто из них попадет в Отона-Хаус первым. Он знал лишь, что для них обоих это будет концом пути.

66

Он открыл заднюю дверь. После непроглядной тьмы, запаха бензина и ковра, запаха ее собственного страха — свежий, просвеченный лунными лучами воздух коснулся ее лица, словно благословение. Она ничего не слышала, кроме вздохов ветра, ничего не видела, кроме темного силуэта склонившегося над ней человека. К ней протянулись его руки, и он нащупал кляп. Франсес почувствовала, как его пальцы скользнули по щеке. Потом он наклонился и принялся развязывать ей ноги. Узлы были не слишком затянуты. Если бы ее руки были свободны, она и сама могла справиться с ними. Ему не пришлось их разрезать. Значит ли это, что ножа у него нет? Но ее больше не волновала собственная безопасность. Она вдруг поняла, что он привез ее сюда не затем, чтобы убить. Здесь ему предстояло заняться чем-то другим, для него гораздо более важным.

Он сказал — тоном совершенно обычным, голосом мягким и добрым, который она так хорошо знала, которому привыкла доверять, который любила слушать:

— Франсес, если вы чуть повернетесь, мне легче будет развязать вам руки.

Так говорить мог бы не тюремщик, а освободитель; ему понадобилось всего несколько секунд — и вот она свободна. Франсес попыталась опустить ноги на землю и выйти из машины, но ноги не слушались, и он протянул ей руку — помочь.

— Не прикасайтесь ко мне! — сказала она.

Слова прозвучали неразборчиво. Кляп оказался более тугим, чем ей казалось, и челюсти у нее болели и плохо смыкались. Однако он понял. Он тотчас же отступил назад и смотрел, как она с трудом выбирается из машины, выпрямляется и стоит, прислонясь к кузову, чтобы не упасть. Наступил тот самый момент, которого она ждала, на который рассчитывала, тот самый шанс — бежать быстрее, чем он, не важно куда. Однако он отвернулся, и она поняла, что ей не нужно бежать, что нет смысла в побеге. Он привез ее сюда по необходимости, но она больше не была ему опасна, она больше не имела значения. Мысли его были заняты чем-то другим. Она могла бы попытаться уйти, еле волоча затекшие ноги, но он не стал бы ей мешать, не стал бы преследовать. Он уходил, глядя вперед, на темные очертания какого-то дома, она даже ощущала напряженность этого взгляда. По-видимому, для него здесь был конец долгого пути. Она спросила:

— Где мы? Что это за место?

Он ответил, довольно успешно сдерживая волнение:

— Отона-Хаус. Я приехал увидеться с Жаном-Филиппом Этьенном.

Они вместе подошли к парадному входу. Он позвонил. Звонок Франсес расслышала даже через массивную дубовую дверь. Они ждали недолго. Послышался скрежет засова, в замке повернулся ключ, и дверь отворилась. Плотная фигура женщины в черной одежде силуэтом выделялась на фоне освещенного холла.

— Monsieur Etienne vous attand,^[115] — произнесла она.

Габриел повернулся к Франсес:

— Не думаю, что вы встречались раньше с Эстель, экономкой Жана-Филиппа. Теперь с вами все в порядке. Через несколько минут вы сможете позвонить, чтобы прислали помощь. А тем временем Эстель присмотрит за вами, если вы пойдете с ней.

— Я не нуждаюсь в присмотре, — ответила она. — Я не ребенок. Вы привезли меня сюда против моей воли. Теперь я здесь, и я остаюсь с вами.

Эстель провела их по длинному, с каменным полом коридору в глубину дома, затем отступила в сторону и жестом предложила им войти.

Комната — очевидно, рабочий кабинет, со стенами в темных панелях — была наполнена сладковато-терпким запахом древесного дыма. В выложенном камнем камине плясали языки пламени, потрескивали и шипели поленья. Жан-Филипп Этьенн сидел в кресле с высокой спинкой справа от камина. У окна, лицом к двери, стоял инспектор Аарон. Куртка-дубленка подчеркивала коренастость его фигуры. Он был очень бледен, но когда в камине рушилось, вдруг вспыхивая, полено, лицо его оживляли ярко-красные отсветы. Волосы у него на голове были растрепаны, взлохмачены ветром. Франсес подумала, что он, по всей вероятности, приехал прямо перед ними и поставил машину так, чтобы ее не могли увидеть.

Не замечая Франсес, он сразу обратился к Донтси:

— Я следовал за вами. Мне необходимо с вами поговорить.

Он вынул из кармана конверт и, вытащив оттуда фотографию, положил ее на стол. Не произнося ни слова, он не сводил глаз с лица Донтси. Никто не шевелился. Донтси сказал:

— Я знаю, о чем вы приехали поговорить, но время разговоров прошло. Вы здесь не для того, чтобы говорить, а для того, чтобы слушать.

Казалось, Аарон только теперь заметил присутствие Франсес. Он произнес резким, почти обвиняющим тоном:

— А вы зачем здесь?

Рот у Франсес все еще болел, но она ответила четко, звучным голосом:

— Меня привезли сюда насильно, связанной и с кляпом во рту. Габриел убил Клаудиу. Задушил ее в гараже. Я видела ее труп. Разве вы не собираетесь его арестовать? Он убил Клаудиу, и это он убил тех двоих.