Первогодки - [26]

Разведка… У нас как на войне. За столом во время завтрака только и слышалось: «Фронт огня… удержать рубеж… возможен прорыв… блокада…» И враг был опасный, а задача нашего подразделения, как объявил на разводе майор Коровин, — не дать огню прорваться в урочище Лохтыш.

Вертолет улетел, а шум мотора не утихал и даже стал еще громче. Оборачиваюсь назад и вижу: мягко покачиваясь на ухабах и вытягивая за собой шлейф пыли, по дороге шел гусеничный тягач с бульдозерным ножом впереди. За стеклом кабины мелькнуло узкое бледное лицо. Валерий! Я подхватился с места и со всех ног бросился встречать товарища.

Метрах в двадцати от палаточного городка тягач резко встал на тормоза, качнувшись массивным корпусом. Рыкнул мотор, и наступила тишина. Щелкнула дверца, и из кабины показался Абызов. Помня о недавней операции, я буквально на руках снял его с тягача. В знак благодарности Валерий крепко сдавил мне плечо.

— Слышал, что ты снова отличился, — вглядываясь в мое лицо, проговорил он.

— Ерунда. Чего там… — Чтобы не выдать радость от похвалы, я опустил глаза и носком сапога вычерчивал на пыльной дороге какие-то узоры. — Случайно все получилось.

— Скромняга! — Он хлопнул меня по спине. — Молодец! Не то что некоторые… Хотя бы Копейкин. Не понимаю, что ты к нему тянешься? Деревня! Ни энергии, ни инициативы… Начальство прикажет — сделает, и то тяп-ляп! Вот командиры и торчат в казарме с подъема до отбоя, глаз с таких не спускают.

Хотя меня и покоробило пренебрежительно брошенное «деревня», но перечить и портить отношения с Валерием не хотелось. Я промолчал, но почувствовал на душе неприятный осадок. Нехорошо я как-то веду себя по отношению к Федору, не по-товарищески.

— Трактор какой тебе дали, — желая переменить тему разговора, сказал я. — Новенький. Не всем, наверное, такие доверяют.

— «Трактор»… Скажешь тоже. Большой артиллерийский тягач — ATT. Между прочим, на шасси танка. — Он по-хозяйски поставил на каток гусеницы ногу, оглядел со всех сторон сапог и извлек из заднего кармана брюк бархотку. Даже здесь он не забывал о своей внешности. Обмундирование его было свежевыстирано и выглажено. Ровной белоснежной полоской выглядывал подворотничок. Наводя на сапоге глянец, он продолжал: — А знаешь, сколько в нем лошадиных сил?

Я отрицательно покрутил головой, а Валерий усмехнулся:

— Вот эти сосенки… он как спички… Понял? Приятно, скажу тебе, управлять такой махиной.

— О, кого я вижу! — раздался сзади грубоватый голос.

Мы разом обернулись — из палатки показалась круглая, как мяч, голова Кашубы, потом появился и он сам в одних трусах и сапогах на босу ногу. — У тебя, Абызов, в тягаче утюга нет? Ну весь в складках. К тебе и подойти боязно — обрежешься. Стоя, наверное, ехал, чтобы не помяться. — Кашуба с удовольствием, до хруста костей, потянулся. — Чего молчишь-то?

Абызов невозмутимо вытряхнул бархотку, аккуратно свернул ее и спрятал в карман.

— Чего говорить. Все равно не поймешь.

— Куда нам. Мы тупые, — ухмыльнулся Кашуба, подходя к тягачу. Был он коротконог, слегка косолап, мышцы груди и живота были объемными, но бесформенными. — Доложи-ка, почему опоздал? — Улыбка исчезла с лица Кашубы. — Тебе придется ответить. Не забывай, что я дежурный.

Валерий пренебрежительно фыркнул.

— Дежурный с голым брюхом. Ну и порядочки! — Он осуждающе покачал головой. — Так вот, если спросит командир, доложишь: поздно выехал из парка, а в пути засорилась форсунка топливного насоса. Стоял, пока не прочистил. А сейчас пойду спать.

Валерий круто повернулся на каблуках и — стройный, высокий, гордый — направился в одну из палаток.

«Что, Кашуба, съел? — злорадствовал я в душе, глядя в спину Абызову. — Не на такого нарвался».

— Засорилась форсунка у нового тягача? И такими руками ты ремонтировал? Да на них только маникюра не хватает! — зло крикнул ему вслед Кашуба.

Валерий даже не обернулся, и я позавидовал его выдержке.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросил я. — Для ремонта есть комбинезон, а руки можно вымыть возле любой колонки. Человек следит за своей внешностью. Что здесь плохого? И вообще он не то что некоторые, не отсиживается возле пищеблока. — Тут меня начало заносить, и я передразнил: — «Макарончики… В этом мы знаем толк».

Губы Кашубы превратились в узкую тонкую полоску, на скулах заходили желваки.

— Вздул бы я тебя, если бы не служба.

Я промолчал, набрал полные легкие воздуха и задержал дыхание, чтобы успокоиться, потом медленно выдохнул. Так учил Валерий. Дважды проделав эту процедуру, я поспешил вслед за Абызовым в палатку, чтобы успокоить и его.

— Кашуба грубый человек, — проговорил я, прикрыв за собой полог, — не переживай.

— С чего ты взял, что я переживаю? Подумаешь — начальник! Шишка на ровном месте. — Валерий кивнул на сапог: — Помоги снять. Болит еще.

Когда с сапогами было покончено, он схватил меня за ремень, притянул к себе и доверительно зашептал:

— С Машенькой сегодня виделся.

— Да ну! — вырвался у меня возглас удивления.

— Тсс… — Он приложил к губам палец. — Я ее в полевой санпункт подвозил. Тут рядом. На тягаче. — Валерий откинулся головой на подушку и тоненько засмеялся. — Славненько прокатились.