Павел преданно посмотрел на супругу, демонстрируя полное раскаяние в содеянном.
— А мама мне говорила… — давясь от смеха, продолжала Маша, уперев руки в бока, — что ты такой положительный, такой серьезный…
Павел повернулся, изготавливаясь гордо приосаниться в подтверждение слов, некогда сказанных его будущей тещей, но тут — м-м-м-ых!.. — ноги его сами собой разъехались в луже, и он, не удержав равновесия, с размаху шлепнулся, вызвав новый взрыв Машиного хохота. Маша нагнулась, прицелившись чмокнуть мужа, но промахнулась и зависла с вытянутыми трубочкой губами.
— Сыро… — сквозь смех простонал Павел. — И холодно… — Полы его халата разошлись. Маша отвела глаза в сторону и хихикнула:
— Нельсон… Вот тебе и морской бой! Не ранен?
— Кость цела! — бодро отрапортовал супруг.
И оба еще больше залились хохотом, вспомнив давний анекдот. Английская королева обходит раненых в госпитале и разговаривает с каждым. Подойдя к постели одного, интересуется: «И куда же ты ранен?» — «В причинное место…» — «Кость цела?» — «Да говорю же — в причинное место ранен!» — «Ну так я и спрашиваю: кость-то цела?» — «Слава английскому королю!» — орет раненый в восторге.
Отсмеявшись, супруги продолжили священнодействовать над укрепляющим брачные узы процессом: Маша вернулась к тесту, Павел, кряхтя, начал шлепать по полу тряпкой, шелестеть бумагой. Так прошло несколько минут.
Потом в кухне воцарилась тишина. Маша обернулась. Павел, присев на корточки, внимательно читал пожелтевшие газетные листки.
— Смотри-ка, тут пишут о каком-то нашем однофамильце! — И он прочел вслух несколько строк из газетной заметки.
— Ой, да этим бумагам сто лет в обед! Еще с бабушкиных времен пылятся. Их целый чемодан на антресолях! Все руки не доходят разобрать и выбросить. Вот начала, да не закончила.
Павел задрал голову и нашел глазами обшарпанный край чемодана на верхней полке под самым потолком. Подтащив лесенку-стремянку, он, недолго думая, поднялся по ступенькам и оглядел кухню с высоты. Она открылась ему в дивном ракурсе. Фигурка жены у плиты смотрелась трогательно. Павел умилился. Потом напрягся: две Машины грудки уютно устроились под отворотами халата. Павел мысленно слегка раздвинул отворотики и… вспомнил, что он на стремянке. Хватит ему на сегодня экстрима! Он почесал копчик — побаливает. Но хорошее настроение потому и хорошее, что удержать его в себе нет никакой возможности.
— «Сердце мое-е-е-е! Ты всегда и повсюду со мно-о-о-й!..» — пропел он для баланса ощущений.
— Сердце? — откликнулась Маша, хитро улыбаясь, и с удвоенной силой продолжила вымешивать тесто.
— А ты его в пыль не разотрешь? — начал умничать Павел.
— Руководящие указания сверху? — откликнулась Маша. — Не свались там, Шаляпин!
— Что ты понимаешь, женщина! Глянула бы отсюда, еще бы и не то спела! Эх, жаль, не видишь… «Перси, полные томленьем, и ярко-красные ланиты»… э-э-э… в количестве… э-э-э… двух штук каждого наименования.
— Ну вот! Я из-за тебя муки мало насыпала. Тесто жидкое. Перестанешь меня отвлекать?
— Я, между прочим, никогда не отрицал в-ведущей р-роли женщины в современном обществе, — заявил Павел с высоты птичьего полета. — В основе российского менталитета лежит глубокое уважение к женщине как к матери… э-э-э… жене и э-э-э… боевой, стало быть, подруге… — Он уселся на верхнюю ступеньку и подобрал ноги. Маша осторожно и мстительно-любовно тряхнула мокрой кистью, посылая кверху веер холодных брызг. Павел взвыл, изобразив поверженного стрелой амура. Полы его халата снова распахнулись.
Маша прислонилась к лесенке и устремила взор в полумрак халата.
— Перси, говоришь? — подала она снизу умильный голосок. — Значит, перси…
Павел уловил грудные вкрадчивые нотки и воодушевился:
— Кто чем богат, тот тому и рад. — Усилием воли он поборол в себе желание немедленно спуститься вниз. — «Зацелую допьяну-у-у, изомну-у-у, как цвет…» — охолонул он себя поэтическим пассажем, выразительно глядя на жену. Та, не дослушав, метнулась к зашипевшей плите.
— Да ну же, Пашка! Быть нам сегодня голодными!
— Только не это, о дева кухни! Допрежь всего еда, питающая мышцы!
— И кости… — не осталась в долгу Маша и, демонстрируя непротивление по Толстому, начала ложечкой быстро-быстро забрасывать в бульон тесто. Закончив, она помешала будущий суп и прикрыла кастрюлю крышкой. По кухне поплыл одуряющий запах. Павел тоскливо вздохнул и, поудобнее угнездившись на стремянке, начал перебирать какие-то старые тетрадки.
— Маша, послушай! — снова подал он голос через четверть часа. Маша металлическим молоточком грохотала по пластинкам мяса на разделочной доске и не услышала призыва. — Да слушай же! Слушай, что тут написано! — Маша подняла голову. Лицо ее разрумянилось, и Павел снова залюбовался им. Но на этот раз его ничто не отвлекло от магистральной темы размышлений. — Вроде как это наша… прапра- и еще там чего-то… бабушка пишет! Невероятно! Тут выходит, что я — прямой потомок Томаса Альвы Эдисона! — И, волнуясь, Павел начал излагать превратности судьбы своего однофамильца, технолога первого разряда, жившего еще при царе.
— Бери-ка эти древности и спускайся, — скомандовала Маша. — Что ты говоришь? Кто там кому кем приходился? И вообще, суп готов… Наливать?