Первое дело Мегрэ - [39]

– Нет, нет, не подымайтесь! Я только пришел узнать, как дела. У вас нет для меня никаких поручений? Я был бы счастлив… Речь шла уже не о том, чтобы выслеживать преступников. Он готов был на любые услуги. Он и госпоже Мегрэ предлагал свою помощь.

– Может быть, вы позволите мне сходить за продуктами? Я прекрасно справлюсь, вот увидите.

В конце концов он «всего на минутку» присаживался на краешек стула у окошка и застывал в такой позе на долгие часы. Если у него спрашивали, как поживает его жена, он поспешно откликался:

– Какое это имеет значение!

Он снова приходил после обеда, уже во фраке, перед тем как отправиться на работу, так как теперь он играл на балах где-то на бульваре Сен-Мишель, и играл уже не на флейте, а на корнет-а-пистоне, отчего вокруг губ у него оставался розовый след.

Ле Брэ тоже каждое утро присылал дежурного из комиссариата справляться о здоровье Мегрэ. Это очень разочаровало консьержку – она, правда, считала своего жильца государственным чиновником, но никак не думала, что он имеет отношение к полиции.

– Комиссар просил вас хорошенько следить за собой, ни о чем не беспокоиться. Все в порядке.

Мегрэ поглубже закапывался в мягкую постель. Он хотел уйти в себя, замкнуться. Он еще не знал тогда, что это станет его излюбленным приемом, к которому он будет нередко прибегать в минуты отчаяния и затруднений.

Но успокоение не приходило. Мысли его не приобретали ясности, они путались, как в лихорадке. Он медленно проваливался в полузабытье, и действительность изменялась, смешиваясь с воспоминаниями детства. Все здесь помогало этому: тени и свет в комнате, цветы на обоях, запахи, доносившиеся из кухни, бесшумные шаги госпожи Мегрэ… Он восстанавливал все события с самого начала, расставлял всех участников, как шахматные фигурки на доске: старый Бальтазар, Жандро-отец, Лиз и Ришар, Луи, Жермен, юная служанка Мари.

Он передвигал их взад-вперед, потом смешивал все в одну кучу. Затем наступала очередь Ле Брэ, который выходил из квартиры Мегрэ на бульваре Ришар-Ленуар, садился в кабриолет и бросал кучеру: «Набережная Орфевр».

Был ли он на «ты» с высоким начальством, с Ксавье Гишаром? С этой минуты все приобретало особую остроту. Что говорил Ле Брэ Гишару в его просторном кабинете, в котором Мегрэ довелось побывать дважды и который был для него самым священным местом на земле?

«Мой секретарь – тот молодой человек, которого вы мне рекомендовали, – занимается сейчас одним расследованием. Я не мог иначе поступить и вынужден был поручить дело ему. Полагаю, он натворит немало глупостей».

Сказал ли он именно так? Вполне возможно. Ле Брэ был прежде всего светским человеком. Он ежедневно по утрам занимался фехтованием в клубе Гоха, бывал на приемах, присутствовал на всех премьерах и показывался на скачках в светло-сером парадном костюме.

А Ксавье Гишар? Тот был другом отца Мегрэ и происходил из той же среды. Он жил не в долине Монсо, а в тесной квартирке Латинского квартала, уделяя больше времени своим книгам, чем прекрасным дамам.

Нет, он не способен ни на свинство, ни на компромисс!

Между тем он вызывал к себе Бародэ. Какие указания он дал последнему?

Ну, а если даже все было именно так – разве это доказывает, что Мегрэ допустил какую-нибудь ошибку? Пускай он еще не успел закончить следствие! Не знал, кто выстрелил в графа. Не знал также, почему стреляли в него. Но он бы все распутал.

Он сознавал, что проделал за короткий срок большую работу. Не зря так испугался комиссар!

Что же все это означает?

Газеты больше не упоминали о деле.

Тело Боба, должно быть, отправили в морг для вскрытия.

Мегрэ снова видел себя на улице Шапталь, позади всех этих господ, которые не обращали на него никакого внимания. Бародэ, который не знал его в лицо, принимал его, по-видимому, за кого-нибудь из домашних. Прокурор, судья и секретарь суда полагали, что он один из людей Бародэ. Только Луи бросал на него насмешливые взгляды. Вероятно, он был осведомлен о его деятельности через Жермен.

Все это было унизительно, приводило в отчаяние. Моментами, закрыв глаза, расслабленный теплом постели, он рисовал себе план идеально проведенного следствия.

«В следующий раз я поступлю так-то и так-то…»

На четвертый день ему вдруг надоело быть больным, и, еще до прихода флейтиста, он поднялся, умылся холодной водой, тщательно побрился, снял повязку с головы.

– Ты идешь на работу?

Он ощутил потребность вновь вдохнуть воздух комиссариата, сесть за свой черный стол, оглядеть жалких посетителей, жмущихся на скамейке у побеленной стены.

– Что мне сказать Жюстену? Теперь флейтиста звали просто Жюстеном, как друга семьи, как дальнего родственника.

– Если хочет, пусть придет за мной к часу дня, вместе позавтракаем.

Он не надел на ночь наушники, и ему пришлось подкручивать кончики усов горячими щипцами для завивки волос. Большую часть пути он прошел пешком, окунувшись в оживленную суету бульваров, и вся его злость растаяла в утренней весенней свежести.

Зачем ему думать об этих людях? О Жандро, засевших в своей крепости. О старике, чей характер наследуют в его роду только женщины. Об истории с завещанием. Зачем ему интересоваться, к кому перейдут по наследству все кафе «Бальтазар»?