Первое дело Мегрэ - [31]

– Уверяю вас, я прекрасно себя чувствую.

– Врачи тоже так думают. Тем не менее вам необходимы еще несколько дней покоя.

– Ни за что!

У него хотят отнять начатое им дело! Ему все ясно. Нет, он не допустит!

– Успокойтесь, Мегрэ!

– Я спокоен, совершенно спокоен. И я знаю, что говорю. Ничто не помешает мне подняться.

– Спешить некуда. Я понимаю ваше нетерпенье, но поверьте: что касается вашего следствия, будет сделано все, что вы, найдете нужным.

Он сказал вашего – он ведь человек светский. Ле Брэ машинально закурил сигарету и посмотрел сконфуженно на госпожу Мегрэ.

– Не стесняйтесь, пожалуйста. Мой муж курит трубку с утра и до вечера, даже в постели.

– Дай-ка мне, кстати, трубку!

– Ты думаешь?

– Разве доктор сказал, что мне нельзя курить?

– Нет, не говорил.

– Тогда в чем же дело?

Она положила на туалетный столик все, что нашла в его карманах, и принялась набивать трубку. Потом протянула ее вместе со спичками.

– Я оставляю вас, – сказала она, исчезая в дверях кухни.

Мегрэ хотелось бы припомнить, о чем он думал ночью. У него сохранились лишь туманные воспоминания, а между тем он чувствует, что значительно приблизился к истине. Максим Ле Брэ уселся на стул. Он чем-то озабочен. И когда его секретарь между двумя затяжками медленно произносит:

– Граф д'Ансеваль умер.

Он, нахмурившись, спрашивает:

– Вы уверены?

– Доказательств у меня нет, но я готов поклясться.

– Умер… как?

– В него стреляли.

– На улице Шапталь?

Мегрэ утвердительно кивает головой.

– Вы полагаете, это Ришар Жандро?..

Вопрос задан слишком в лоб. Мегрэ еще не может ответить со всей определенностью. Он вспоминает о клочке бумаги, на котором он ставил крестики.

– На ночном столике или в ящике был револьвер. Лиз Жандро через окно звала на помощь. Потом ее кто-то оттащил назад. Наконец, раздался выстрел.

– А какое отношение ко всей истории имеет этот Дедэ?

– Он ждал на улице, за рулем «дион-бутона».

– Он признался в этом?

– Нет никакой надобности в том, чтобы он признавался.

– А женщина?

– Любовница графа, которого называют просто Бобом. Впрочем, вы это знаете не хуже меня.

Мегрэ очень хотелось бы освободиться от нелепого тюрбана, который сдавливает ему голову.

– Что с ними сделали? – спрашивает он, в свою очередь.

– Пока что они под следствием.

– Что значит – «пока что»?

– Сейчас их обвиняют только в вооруженном нападении на улице. Вероятно, им можно будет инкриминировать и кражу.

– Почему?

– У вышеупомянутого Дедэ обнаружено в карманах сорок девять банкнотов по тысяче франков каждый.

– Он их не украл.

Комиссар, по-видимому, понял, что Мегрэ имел в виду, потому что еще больше помрачнел.

– Вы хотите сказать, что ему их дали?

– Вот именно.

– Чтобы он молчал?

– Да. Дедэ был неуловим весь вчерашний день до самого вечера. Когда он снова всплыл на поверхность, если можно так выразиться, он весь сиял, ему не терпелось истратить часть этих денег, распиравших его карманы. Пока Люсиль оплакивала гибель Боба, Дедэ праздновал свое внезапное обогащение. Я был с ними.

Бедный Ле Брэ! Он никак не может освоиться с переменой, происшедшей с Мегрэ. Он оказался примерно в гаком же положении, в каком оказываются родители, которые привыкли считать своего ребенка все еще маленьким и вдруг обнаруживают, что перед ними уже взрослый человек, который умеет рассуждать не хуже их.

А может быть… Глядя на комиссара, Мегрэ начинает чувствовать, что в его забинтованной голове зарождается смутное подозрение, постепенно сменяющееся уверенностью: ему поручили это расследование, полагая, что он не докопается до сути.

Вот как обстояло дело. Господин Ле Брэ-Курсель, светский человек, не желал, чтобы беспокоили другого светского человека, его товарища по клубу, и закадычную подругу его жены, наследницу всех кафе «Бальтазар».

– Проклятый флейтист! Надо же было ему сунуть свой нос в чужие дела.

Удивительно, как все, что имеет отношение к особняку на улице Шапталь, становится предметом живейшего интереса со стороны прессы, широкой публики, судебных заседателей – всех этих мелких лавочников и служащих банков!..

К сожалению, комиссар Ле Брэ не может просто взять да и уничтожить имеющийся рапорт, ему неловко перед своим секретарем.

«Вы понимаете, мой милый Мегрэ…»

Надо соблюдать сдержанность, чрезвычайную осторожность. Никакого скандала. Самое лучшее, если Мегрэ вообще ничего не заподозрит. Тогда через несколько дней, когда он появится в комиссариате, его можно будет встретить со снисходительной улыбкой.

«Пустяки, что там говорить. Не стоит отчаиваться… Вы сделали все, что могли. Не ваша вина, что этот флейтист оказался пустым фантазером и принял воображаемое за действительность. Принимайтесь за работу, старина! Обещаю вам, что первое же серьезное дело будет поручено вам».

А теперь комиссар, конечно, волнуется. Как знать, не сожалеет ли он о том, что Мегрэ, пригнувшись, ослабил силу обрушившегося на него удара? И сколько дней и недель он вынужден будет теперь бездействовать?

Как только этот тихоня сумел все пронюхать?

Ле Брэ покашливает и говорит негромко, нарочито безразличным тоном:

– Итак, вы обвиняете Ришара Жандро в убийстве.

– Необязательно его. Быть может, стреляла его сестра. А возможно, Луи. Не забывайте, что флейтисту пришлось звонить, а потом долго стучать в дверь и что дворецкий, наконец-то отворивший ему, был в полном параде.