Первое дело Карозиных - [11]

– Это неправда! Повторяю вам, сударыня, я не видался с Дашей вот уже десять дней. Понимаю, что как человек благородный должен был поставить в известность Пульхерию Андревну о разрыве наших с Дарьей Ивановной отношений, но вы должны понять, что я не сделал этого, уступая просьбам самой Даши, которую искренне люблю, несмотря ни на что!

Катенька окончательно перестала что-либо понимать.

– Владимир Николаевич, тогда объясните мне на милость, что же заставило вас расторгнуть помолвку с Дарьей Ивановной, если вы ее любите? Может быть, я по родственному сумею вам помочь?

Давыдов с интересом взглянул на молодую женщину и решился:

– Видите ли, Катерина Дмитриевна, я действительно очень люблю Дашу и уверен, что она единственная могла бы составить счастье всей моей жизни. Но, как вы сами знаете, характер у Дарьи Ивановны весьма своеобразный. Она подвержена странным необъяснимым порывам, каким-то романтическим устремлениям. И в тоже время чрезвычайно упряма. Бабушка ее, Пульхерия Андреевна, не раз говаривала мне, что весьма рада тому обстоятельству, что жених ее внучки имеет военный чин. Дескать, обычному, штатскому человеку, с Дашенькиным темпераментом не совладать. Я, признаться, только посмеивался на эти замечания, пока лично не убедился в их правдивости. Около двух месяцев назад и заметил у Даши появление сильного интереса ко всякого рода мистике и спиритизму. Сам я, как человек здравомыслящий, всегда чурался подобных глупостей, полагая все это занятием для людей праздных и неумных. Поэтому стал подшучивать над свой невестой, пытаясь свести на нет этот ненужный по моему мнению интерес. Однако Даша сердилась и принималась горячо доказывать мне мою неправоту. Я все же не терял надежды, что это ее увлечение скоро пройдет, но мои надежды были тщетными. С каждым днем Даша отдалялась от меня, а однажды призналась, что состоит в тайном обществе, и стала призывать меня вступить туда следом за ней, если я ее люблю. Я, естественно, не собирался никуда вступать, о чем прямо ей и сказал. Я даже потребовал от нее перестать туда ходить и пригрозил, что все расскажу Пульхерии Андреевне. Лицо Даши странно переменилась, какая-то неясная гримаса не то страха, не то боли перекосила его, она принялась уговаривать меня ничего не рассказывать, чтобы не огорчать бабушку, я обещал, сострадая к ней. Но спросил, отчего она сама, понимая, что расстроит своим поведением единственного близкого ей человека, не бросит этих занятий. Даша принялась говорить что-то сумбурное о невозможности нарушить своего предназначения. Признаться, я тогда ничего не понял, да и не вникал особенно, полагая все ее речи горячечным бредом. Мне показалось, что Даша больна и у нее жар. Я проводил ее домой, уговорившись встретиться на другой день и поговорить спокойно. Но наша встреча не принесла ожидаемых мной результатов. Моя невеста все более отдалялась от меня, погружаясь в какие-то странные дела. Мое сердце разрывалось от боли, я видел, что дорогая мне девушка гибнет, что я теряю ее, но ничего не мог с этим поделать. Она более не доверяла мне и отказывалась сообщить о месте, где собирается ее общество. Далее так продолжаться не могло. И вот десять дней назад я в последний раз поговорил с Дашей, использовав последнее средство убеждения – я пригрозил ей разорвать нашу помолвку, надеясь, что ее чувства ко мне позволят ей опомниться. Как оказалось, я зря на это надеялся. Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Она только сказала, что я волен поступать, как сочту нужным, и лишь попросила меня ничего не сообщать Пульхерии Андреевне. Я дал слово чести, что бабушка ее от меня ничего не узнает.

Офицер умолк, а Катенька сидела, словно громом пораженная. Теперь она вовсе не представляла, где искать Дашу, а уж тем более ожерелье генеральши Арины. Кое-как она взяла себя в руки и снова обратилась к Давыдову:

– Владимир Николаевич, а нет ли у вас соображений, где сейчас может находиться Дарья Ивановна?

– Нет, сударыня. Признаться, я корю себя за то, что слишком жестко обошелся с Дашенькой. Видимо, она действительно попала в какую-то скверную историю, и я должен был не рвать с ней свои отношения, а даже наперекор ее воле попытаться ее спасти. В конце-концов, я должен был рассказать все Пульхерии Андреевне!

– Вы не должны себя корить, Владимир Николаевич, – мягко сказала Катенька. – Но я снова обращаюсь к вам с просьбой. Может быть, вы знаете каких-то других знакомых Дарьи Ивановны, у которых ее можно поискать? Поверьте, я искренне сочувствую ее судьбе и постараюсь помочь всеми средствами, коими располагаю.

– Сожалею, но вряд ли я могу сообщить вам что-то новое. Кроме Арины Семеновны Соловец, чьей компаньонкой была Дашенька, я не знаю других ее знакомых. Да их у нее почти и не было до недавнего времени. А вся новая ее жизнь, как я вам уже рассказал, протекала, к сожалению, в тайне от меня, – поручик горько улыбнулся, но потом вдруг в его глазах зажегся огонек какого-то воспоминания. – Постойте, Катерина Дмитриевна! Я, кажется, вспомнил! Три дня назад я видел Дашеньку в театре Сниткина. Тогда я был не уверен, что это она – слишком быстро она промелькнула за кулисами, но сейчас я совершенно убежден в том, что видел именно ее! Может быть, это вам поможет.