Первенцы русской свободы - [98]

.

14 июня Воронцовы, наконец, покинули Одессу[595]. Свою роль Воронцов сыграл. С момента доклада (в первой половине мая) письма Воронцова, о судьбе Пушкина стал думать сам царь, и роль Александра I — не последняя в драме высылки поэта. С характеристикой неблагонадёжного поэта, данной Воронцовым, царь был согласен, но разрешение вопроса о каре Пушкину оставил до ближайшего доклада. 27 июня граф Нессельроде сообщил Воронцову о дальнейшем высочайшем движении по делу Пушкина: „Император решил и дело Пушкина. Он не останется при вас; при этом его императорскому величеству угодно просмотреть сообщение, которое я напишу вам по этому предмету, что может состояться лишь на следующей неделе, по возвращении его из военных поселений“[596]. Воронцов мог быть доволен: Пушкина от него убирали. Но куда будет направлен Пушкин, ещё не было известно.

Друг и покровитель Пушкина в Петербурге Александр Иванович Тургенев в конце июня узнал о бедах, которые стряслись над головой Пушкина, и бросился помогать. „Граф Воронцов,— писал он князю П. А. Вяземскому 1 июля,— прислал представление об увольнении Пушкина. Желая, coûte, qui coûte[597], оставить его при нём, я ездил к Нессельроде, но узнал от него, что это уже невозможно; что уже несколько раз, и давно, граф Воронцов представлял о сём et pour cause[598]; что надобно искать другого мецената-начальника. Долго вчера толковал я о сём с Севериным, и мысль наша остановилась на Паулуччи, тем более, что Пушкин — и псковский помещик. Виноват один Пушкин. Графиня его отличала, отличает, как заслуживает талант его, но он рвётся в беду свою. Больно и досадно! Куда с ним деваться?“[599] Вяземский, по письмам жены из Одессы, представлял себе дело иначе и полагал, что инициатива в вопросе об отставке исходила от Пушкина. Отвечая 7 июля Тургеневу на его письмо, Вяземский процитировал из письма жены от 13 июня: „Ничего не могу тебе сказать хорошего о племяннике Василия Львовича; это сумасбродная голова, которая никого не признаёт; он наделал новых глупостей; после чего попросил об отставке: во всём виноват он сам. Я знаю из хорошего источника, что он отставки не получит. Я делаю всё возможное, чтобы его успокоить, браню его за тебя, уверяя его, что ты, конечно, первый осудил бы его; его последние проказы — поступки ветренника. Он высмеял важную для него персону, об этом узнали и теперь на него косятся, что и понятно. Он меня очень огорчает, так как я ни в ком не встречала столько легкомыслия и наклонности к злословию, как в нём; вместе с тем я думаю, что у него доброе сердце и что он большой мизантроп; не то, чтобы он избегал общества, но он боится людей; это, может быть, результат несчастья и вина родителей, которые сделали его таким“. Любопытно, что в своей цитате Вяземский опустил слова, набранные у нас разрядкой, об осмеянии Пушкиным важной персоны, т. е., конечно, Воронцова. А приведя цитату, Вяземский добавил: „Разумеется, будь осторожен с этими выписками. Но, видно, дело так повернули, что не он просится: это неясно! Грешно, если над ним уже промышляют и лукавят. Сделай одолжение, попроси Северина устроить, что можно, к лучшему. Он его, кажется, не очень любит: тем более должен стараться спасти его; к тому же, верно, уважает его дарование, а дарование не только держава, но и добродетель“[600]. На это письмо Тургенев ответил 15 июля: „Письмо твоё от 7 июля получил. О Пуш<кине> ничего ещё не знаю, ибо не видел ни Нес<сельроде>, ни Сев<ерина>. Последний совершенно отказался принимать участие в его деле, да ему и делать нечего. Решит, вероятно, сам государь; Нессельроде может только надоумить. Спрошу его при первом свидании. Вчера пронёсся здесь слух, что Пушкин застрелился; но из Одессы этого с вчерашней почтой не пишут, да и ты бы от жены лучше знал“[601].

Публикуемое нами дело приносит неизвестный ещё документ, свидетельствующий о моменте, нашедшем отражение в письме Тургенева. Это маленькая справка о семье А. С. Пушкина, предлагавшая материал для решения вопроса (даём её в переводе с франц.):

„Г. Александр Пушкин, сын Сергея Львовича Пушкина, некогда исполнявшего должность чиновника комиссариата, где он имел чин 5-го класса, и в настоящее время отставленного от службы. У него должна быть недвижимость в Псковской губернии. Мать его, госпожа Пушкина — урождённая Ганнибал.

Это фамилия малосостоятельная, и молодой Пушкин, ничего не получая от своих родителей, был вынужден жить на своё скромное жалованье в 700 рублей в год и на доходы со своих сочинений“.

Когда Александр Павлович придумывал кару Пушкину, пред ним лежало не только представление Воронцова, но ещё добытая путём перлюстрации выписка из письма Пушкина. Вот эта выписка:

„Читая Шекспира и Библию, святых дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гёте и Шекспира. Ты хочешь знать, что я делаю — пишу пёстрые строфы романтической поэмы[602] и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я ещё встретил[603]. Он исписал листов 1000, чтобы доказать qu’il ne peut exister d’ètre intelligent Créateur et régulateur