Первая зорька - [17]
…Спустя час, Ионыч выехал на моторной лодке, разыскал охотника и на буксире доставил его на хозяйство. Крепкий горячий чай вернул инженеру силы. Отдохнув, Кадышев взял ружье, патроны и направился к причалу.
— Куда тебя нелегкая? — подбегая к лодке, зашумел егерь. — Отдыхай лучше… Успеешь еще за отпуск-то настреляться…
— Все на озере. Вон как палят! А я зачем приехал? — улыбаясь ответил Василий. — Чай пить? Не могу, Ионыч. Дай-ка мне лучше с десяток чучел да поскорее.
И Ионыч сдался. Охотник Василий Кадышев снова отправился на озеро. Страшной ночи как не бывало.
Г. УСТИНОВ
ПОСЛЕДНЯЯ КАНОНАДА
Однажды пришлось мне до ледостава пробыть на озере Дуванкуль. Хотелось пострелять последнюю пролетную утку. Дичи тогда задерживалось много, озеро было мелководное, кормное.
Ждал со мной птицу и старый охотник Иван Сергеевич Кожевников, высокий, жилистый, с хитринкой в глазах. На разговоры был скуповат. Любил ружье да трубку.
Дни приходили и уходили. Уже по утрам отава на лугах седела, похрустывала под ногой. На озере появилась шуга.
— Эх, прошла птица где-нибудь стороной, — со вздохом говорил я Кожевникову, выходя из базы на бугорок и осматривая озеро в бинокль.
— Придет, не волнуйтесь, — хладнокровно отвечал старик, попыхивая трубкой.
И вот, вышли мы так утром на бережок, пригляделись. Вдоль тростников носились большие табуны уток в поисках чистой воды. Часть птицы валилась в заросли у лодочной пристани, а другие тянули дальше и садились в тростники у Маяка.
— Дождались!.. — радостно сказал я Кожевникову.
— Не легко ее взять, озеро-то замерзло, — возразил Иван Сергеевич. — Ты здесь останешься или к Маяку пойдешь?
— Здесь. Чего еще искать, вон ее сколько!
— Тогда я к Маяку подамся, — заявил Кожевников.
— Там лодок нет. Попросите заведующего базой. Он на лошади подвезет вас и лодку.
— Лодку-то мне и не надо, а ноги здоровые, сам дойду, — усмехнулся старик, хитро прищурив глаза.
«Вот чудак. Ну что он без лодки будет делать?» — подумал я, но ничего ему не сказал.
У нас все было подготовлено. Через несколько минут я шел к пристани, а Кожевников с ружьем и большим мешком за плечами — к Маяку.
— Ни пуха ни пера! — кричал нам вдогонку завбазой.
Сложив в маленькую плоскодонную лодку все принадлежности, я столкнул ее с берега на лед. Так и пошел осторожно к зарослям, толкая лодчонку перед собой, готовый быстро заскочить в нее, если обломится лед.
Наконец и заветное «оконце» — небольшой кружок воды среди зарослей. Сидевшие там кряковые утки шумно поднялись. Торопливо расчистив эту чистинку пошире, я расставил чучела, загнал лодку в тростники, замаскировался и взялся за ружье.
Утки, сделав круг, не находили на озере чистой воды и возвращались к моему «оконцу». Я стрелял то сидячих птиц, то влет… От частых выстрелов нагрелись стволы, в голове стоял звон.
Но как быстро началась эта «последняя канонада», так скоро и кончилась. Почувствовали крякуши обман, все реже появлялись у «оконца», а потом и совсем улетели с озера.
Я достал папиросу, закурил и стал собирать убитых уток.
— Двадцать семь, и все крякуши, — доложил я на базе заведующему.
— А выстрелов?
— Сорок три.
— Очень хорошо. А уточки-то как на подбор!
Мы забрали все снаряжение, дичь и пошли к дому. Завбазой проговорил задумчиво:
— У Маяка Кожевников тоже хорошо стрелял, но давно уж и утки улетели, а его все нет.
Я предложил поехать туда и узнать, в чем дело.
…В районе Маяка мы увидели у берега костер, возле которого кто-то прыгал в белой одежде.
— Уж не старик ли танцует? — беспокойно сказал завбазой, подгоняя лошадь.
У костра в нижнем белье действительно выплясывал Иван Сергеевич.
— Папиросу, папиросу скорее! Табак подмочил… — закричал он охриплым голосом.
…Быстро вернувшись на базу, мы натерли Ивана Сергеевича спиртом, напоили горячим чаем с малиной, а затем уложили в теплую постель. Скуповат был старик на слова, но тут во всем открылся. Выяснилось, что, отказавшись от лодки, он понадеялся на свой «секрет», хранившийся в мешке, — противоипритный костюм.
«Оконце» среди тростников у Маяка оказалось всего метрах в пятидесяти от берега. Иван Сергеевич натянул на себя непромокаемый костюм, забрал ружье с мешком и, прихватив на берегу палку, пошел по льду. «Обломлюсь, так час в холодной воде выдержу. Полсотни своих патронов выпущу, а потом соберу дичь, да и на базу», — решил он.
Молодой лед скоро обломился. Старик до пояса ушел в воду. Тогда он подтянул мешок повыше и, разбивая лед палкой, начал шаг за шагом продвигаться вперед. Вот и чистинка. Расставил чучела, забрался в заросли. Быстро наломал там сухого тростника, положил на кромку льда возле себя и, устроив на нем ящичек с патронами, открыл стрельбу.
А стрелял он хорошо, — скоро по «оконцу» заплавали и сбитые утки и выброшенные папковые гильзы.
Так бы Кожевников выпустил по жирным уткам весь запас патронов, если бы не оплошка.
Одна раненая крякуша упала на чистинку и с криком забилась. Потеряв ориентир, она направилась в сторону охотника, стремясь уйти в тростники.
«Вот бешеная! Хоть бы уж нырнула да ушла под лед», — сердито проворчал старик. Он схватил правой рукой палку, неосторожно метнулся к подранку, чтобы ударить, да и… разорвал костюм об острую кромку льда! Холодная вода хлынула в ноги, и он поспешил на берег. У берега, на счастье, лежала куча собранного кем-то хвороста. Иван Сергеевич стащил с себя злополучный «секретный» костюм и верхнюю одежду, достал зажигалку, поджег хворост.
