Первая волна мирового финансового кризиса - [22]

Рынки часто вынуждают руководство компаний или даже правительства стран действовать определенным обра­зом для решения имеющихся проблем. Что касается челове­ческой психологии, то поведенческая экономика выглядит более отсталой, чем моя теория: она рассматривает только поведенческие предубеждения, а не крупные заблуждения, такие как рыночный фундаментализм. Более того, она от­стает и от гипотезы эффективных рынков, так как не вы­двигает новых всеобъемлющих идей.

С другой стороны, в рамках теории эволюции систем возможно сформулировать такую всеобъемлющую гипоте­зу. Например, Эндрю Лоу из Массачусетского технологиче­ского института выдвинул формализованный подход, на­званный гипотезой адаптивных рынков (Adaptive Markets Hypothesis, AMH), и он не одинок в своих исследованиях. В том же направлении работает Институт Санта-Фе. В по­следнее время стало очень модным в отношении огромного количества вопросов применять теорию Чарльза Дарвина о выживании наиболее приспособленных особей.

АМН рассматривает финансовые рынки как своего рода экосистему, участники которой используют различные стратегии конкуренции друг с другом, направленные на максимизацию запасов своего генетического материала, то есть прибыли. Эта теория позволяет избегать ограничений, присущих гипотезе эффективного рынка, признавая допу­стимость любой стратегии до тех пор, пока она способству­ет выживанию.

Огромное преимущество АМН заключается в возможно­сти выстраивать на ее основе модели, а сами модели могут быть динамическими: в ходе итерации сами стратегии и степень их распространенности определенным образом эво­люционируют. Гипотеза равновесия может быть замещена двусторонним взаимодействием, происходящим с учетом рефлексивности. Подобная методика моделирования уже была разработана для изучения двусторонних отношений между популяциями хищника и жертвы, и результаты ее внедрения оказались очень хорошими. С тех пор подобные «адаптивные» модели стали применяться для изучения не только финансовых рынков, но и множества других вопро­сов, например религии.

Очевидно, что АМН обладает большим сходством с реф­лексивностью. Этот факт очень радует меня, и я надеюсь, что подобный подход будет использован для моделирова­ния рефлексивности — невозможность такого моделиро­вания в настоящее время представляется мне основным препятствием для серьезного восприятия моей концепции. В то же время я боюсь, что мое понимание рефлексивности может быть искажено в процессе адаптации, необходимой для выстраивания модели. Позвольте мне сформулировать мои опасения.

Центральное место в моем мировоззрении занимает идея о том, что человеческие деяния — мероприятия с участием мыслящих субъектов — имеют структуру, принципиаль­но отличную от структуры природных явлений. Послед­ние происходят без какого-либо вовлечения человеческого разума; один факт проистекает из другого в соответствии с причинно-следственной связью. В человеческих делах причинно-следственная цепь не ведет от одного факта к дру­гому — выстраивается двусторонняя связь между ситуацией и мышлением участника, создавая своего рода рефлексив­ный замкнутый цикл.

Поскольку между мнениями и фактическим состоянием дел всегда существует расхождение, рефлексивность вносит в ход событий элемент неопределенности, отсутствующий в случае природных явлений. Боюсь, эта идея может потеряться при работе в рамках АМН, потому что эволюционная теория систем не делает различий между природными явлениями и человеческими делами. Она рассматривает эволюцию любых популяций — от микробов до участников рынка.

Позвольте сказать еще конкретнее: я провожу четкое раз­личие между машинами (например, автомобили и электро­станции) с одной стороны и социальными учреждениями (например, государства, рынки или семьи) — с другой. Я утверждаю, что машины должны быть хорошо сконстру­ированы, чтобы иметь право на существование, то есть они должны выполнять работу, для которой предназначены. Социальные учреждения устроены по-другому. Они могут существовать вне зависимости от того, насколько хорошо служат своей цели. Иными словами, рынки могут быть не­приспособленными. В этом заключается различие, не при­знаваемое АМН.

Я испытываю дискомфорт, когда мы говорим о рынках, государствах или религии в понятиях, принятых в концеп­ции адаптивных систем. Кажется, что она оправдывает су­ществование любой доминирующей силы лишь потому, что та доминирует. А в связи с этим мы упускаем из виду самый важный урок, который можно извлечь из краха 2008 года. Впечатляющая и величественная международная финансо­вая система рухнула не потому, что испытала воздействие извне, а потому, что была недостаточно хорошо продумана. Как такое могло произойти?

Существует различие между социальными структура­ми, такими как банковская система, и материальными кон­струкциями, такими как здания в стиле классицизма, в ко­торых любили размещаться банки. Участники рынка, в том числе и регулирующие органы, увидели это различие, когда понесли значительные потери и испытали ужас во время краха 2008 года; мировая экономика еще не оправилась до конца от последствий этого события. Моя концепция опре­деляет, в чем заключается разница между техническими и социальными структурами: в рефлексивности. АМН от­казывается признать существование какой-либо разницы между этими двумя структурами и тем самым повторяет основную ошибку гипотезы эффективного рынка.