Первая схватка - [7]

— Ага. Гм-гм. Хорошо. Сразу, говоришь — по-военному…

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

— Давно в проводниках?

— Недавно, ваше высокопревосходительство! Все в депе работал…

— А до депо что делал?

— Пекарем был, ваше высокопревосходительство!

— Пекарем?!

— Пекарем, так точно-с! Булки пек, баранки, торты, печенья разные.

— Пекарем!.. Вот и отлично! И пирожки, значит, печь можешь?

— Могим за всяко просто, ваше высокопревосходительство!

— Да ты, братец, не проводник, а одно сплошное удовольствие! Ну, ступай! Да, забыл! На тебе денег. Завтра мне булку горячую подашь, а то из буфета черт знает что присылают!..

Я сбегал за кипятком, заварил чая и стал благодушествовать…

В вагоне было тихо. Так прошло около часа.

Кто-то постучал в вагонную дверь…

XII ОБО МНЕ ЗНАЮТ!

Я пошел отворять и пропустил какого-то, видимо, иностранца в морской форме. Он был чем-то взволнован, потому что быстро пробежал мимо меня к генералу. Я постарался внимательно взглянуть ему в физиономию, но не успел закрепить в своей памяти черты его лица…

Громкий разговор заставил меня прислушаться…

Дверь моего купе была приотворена.

Разговор шел на французском языке.

Как эмигрант, живший в Париже около 3-х лет, я, конечно, хорошо понимал по-французски и слышал последующий разговор почти весь до одного слова.

— Генерал, — сказал гость, — неприятная новость! В голубятне поджог!

— Что вы говорите? Когда? Что сгорело?

— Пострадало несколько голубей-почтальонов. Около половины всей стаи. Сгорела сама станция. Остальных голубей успели вынести. Я приказал доставить их прямо к себе в комнату.

— Сейчас же распорядитесь восстановить вышку и оборудовать голубятню!..

— Все будет сделано. Я уже распорядился.

— Вы уверены, что это поджог?

— Умышленный?.. Нет! Загорелось внизу под голубятней у кучеров. Видимо, какая-то пьяная каналья курила и заронила огонь в сено.

— Фу! Слава Богу! Лучше не производить никакого следствия, чтобы не предавать огласке существование голубятни.

— Все-таки я думаю станцию перенести к себе и сделать ее в том же доме, где я теперь живу. Вы знаете, генерал, я переехал теперь на дачу. Милости просим! Живу в имении. Во дворце одного местного купца. В верстах 8-ми от города. Совершенно случайно меня с ним познакомили. Я ему жаловался, что недоволен городской квартирой и он предложил мне свою дачу. Я уже дня три как переехал, и теперь думаю и голубей и, конечно, все остальное перебросить туда же. Там гораздо безопаснее. Хозяин живет сам в городе.

— Я согласен, — сказал генерал. — Перевозите все и я к вам приеду в гости. Не хотите ли ликера или коньяка? Постойте, я позову проводника. Он откупорит еще одну бутылку. Эй, ты, как тебя, проводник, забыл, как тебя зовут! Да, пекарь! Эй ты, пекарь! Буду звать тебя пекарем. Ну, пекарь, открой-ка нам еще бутылочку.

Я стал возиться около бутылки, стоя около них.

— Да, — продолжал гость по-французски, — я вам принес последнюю почту из штаба большевиков. Есть новости. К нам едет оттуда какой-то коммунист. Тут сказана его фамилия.

Он потянулся за бумажником.

— Что? — вскричал генерал.

— Что? — чуть было не закричал я и крепко стиснул бутылку в руках.

Мне пришлось сделать невероятное усилие, чтобы взять себя в руки. Необходимо было действовать стремительно, молниеносно и в то же время обдумывая каждый жест, каждое движение.

Я сделал вид, что у меня сломался штопор, и побежал в свое купе…

Среди необходимых предметов, захваченных мною в генеральский вагон, было несколько сонных порошков, которые по моему требованию тов. Ефремыч заказал и получил от нашего же доктора.

Открыв бутылку, я всыпал в вино один из порошков и через несколько секунд уже спокойно ставил бутылку на стол.

В это время генерал и его гость рассматривали какой-то небольшой клочок бумаги и не обращали на меня ни малейшего внимания.

Я, в свою очередь, тоже задерживался около стола, переставляя посуду, и тоже старательно изучал внешний вид документа, чтоб потом мне было легче его найти.

По виду это был сравнительно плотный блестящий белый прямоугольник размерами в игральную карту. Что там было написано, мне не удалось рассмотреть. Я ушел к себе, но, конечно, слышал весь дальнейший разговор, который продолжался по-французски.

— М-да. Зачем сюда едет этот Лисичкин? Как вы думаете, мусье? Интересно разузнать. Ваше здоровье!..

— Мерси! Совершенно не понимаю, генерал. Я вчера, когда проявил документ, сейчас же сообщил об этом предполагаемом визите начальнику контрразведки, чтобы он ожидал гостя. Но не знаю, что из этого выйдет. Оказывается, что в контрразведке нет ни фотографии Лисичкина, ни его примет. Я вчера же послал запрос туда, чтобы мне сообщили приметы Лисичкина или, лучше, прислали его фотографию.

— А если не пришлют? Позвольте вам еще рюмашку!..

— Мерси! Обойдемся! В контрразведке есть много старых агентов петроградской охранки и жандармских чинов. Наверное, кто-нибудь да знает Лисичкина в лицо. Он видный большевик. Мне это передавал сам начальник контрразведки. Мерси, это уже третья!

— Прошу! Что за счеты? Да, кстати, насчет фотографии. А когда вы покажете мне свои парижские коллекции? А здесь вы делали подобного рода снимочки, среди местных, так сказать, красавиц? — и генерал заржал, как застоялый жеребец.