Первая могила справа - [62]

Рейес Александр Фэрроу.

* * *

Папа протянул мне стаканчик горячего шоколада. Мы стояли возле бара, прислонившись к его джипу. Папа укутал меня в свою куртку: моя как вещественное доказательство осталась на месте преступления. В его куртке я буквально утонула — что было странно: отец худой как щепка. Рукава свисали до колен. Папа заботливо закатал их по одному, каждый раз перемещая мой стакан с шоколадом в другую руку.

На первом этаже бара со скрипом остановился лифт, и я поняла, что санитары увозят Хершела. Затаив дыхание, я наблюдала, как его вкатывают в машину «скорой» и закрывают двери. Того самого человека, который напал на меня в баре. Того, кто регулярно избивал жену, чтобы держать ее в повиновении. Того, кто с ненавистью во взгляде и яростью в душе навел на меня пистолет. Должно быть, догадался, что жена сбежала от него, дурака, сделал вывод и пришел мне отомстить. А может, выпытать, где Рози.

Теперь он на всю жизнь останется парализованным. Наверно, я должна испытывать угрызения совести. Да и кто бы на моем месте не сожалел о случившемся? Каким надо быть чудовищем, чтобы радоваться чужим страданиям и бедам? Разве я чем-то отличаюсь от Злого? От Рейеса?

У меня снова замерло сердце, когда я осознала, что Злой и Рейес — одно лицо. Одно и то же существо, несущее гибель. Должно быть, то стремительно проносившееся мимо, точно дьявольский Супермен, пятно, которое я замечала, — тоже он. Значит, это пятно, Злой и Рейес — одно. Несвятая троица. Но почему же он так чертовски сексуален?

Я положила руку на ребра, туда, куда вонзилось лезвие его меча, и изумилась: на коже не было ни царапинки, на свитере — ни пятнышка крови. Злой умел наносить раны изнутри. Меня задело, но лишь чуть-чуть, и оценить истинную степень повреждения сможет только МРТ.

По ощущениям, внутреннего кровотечения у меня не было, и я решила пока отложить посещение пункта первой помощи, откуда меня, скорее всего, отправят не к хирургу, а в психушку.

— Вот пуля. — Полицейский в форме протянул дяде Бобу запечатанный пластиковый пакет с уликой. — Она была в западной стене.

Как она там оказалась? Хершел же целился прямо в меня.

Куки в очередной раз высморкалась: она никак не могла смириться с мыслью, что меня чуть не убили. Я похлопала ее по плечу, и меня окатила волна ее тревоги. Куки хотелось отругать меня, попросить впредь быть осторожнее, обнять и не отпускать до следующего дня рождения, но, к ее чести, в присутствии толпы людей в форме моя подруга смогла сдержать чувства. Дядя Боб разговаривал с Гарретом, который, судя по бледному лицу, был в шоке.

Он уложил меня на землю. Рейес. Поймав, он уложил меня на землю, осмотрел, уделив особое внимание тому месту, куда вонзилось острие его меча, и, зарычав, растворился в воздухе прямо у меня на глазах. Я моргнула и обнаружила, что надо мной стоит Гаррет и громким голосом задает вопросы, которых я не понимаю. Рейес исчез, но я чувствовала его всем своим существом. Его отчаяние напитало каждую клетку моего тела, струилось по венам. Я ощущала его запах, вкус и желала его сильнее, чем когда бы то ни было.

— Это ведь уже не первый раз.

Я подняла глаза на папу. Чуть раньше я умоляла его не звонить мачехе. Он нехотя согласился, посетовав, что дома ему за это намылят шею. Но в это мне верилось с трудом.

— Такое уже было, — пояснил он, подойдя вплотную ко мне, — в этом самом доме, где ты теперь живешь. Ты тогда была маленькая.

Папа пытался выудить у меня информацию. Он давно подозревал, что в тот вечер со мной что-то случилось. Именно он тогда расследовал странное нападение на условно освобожденного растлителя малолетних. Папа прав. Это не первый раз. И даже не второй. Похоже, Рейес Фэрроу уже давно был моим ангелом-хранителем.

Не в силах собрать воедино все «зачем» и «почему», я решила пока об этом не думать и заняться тем, что не связано с Рейесом: допить горячий шоколад и унять дрожь в руках.

— Человеку перерубили пополам позвоночник без малейших внешних повреждений. На теле потерпевшего ни синяка, ни царапины. И оба раза ты имеешь к этому какое-то отношение.

Папа вперил в меня испытующий взгляд, надеясь, что я сдамся, расскажу все, что мне известно, и его подозрения подтвердятся. Пожалуй, с того дня я изменилась. Стала чуть более замкнутой, что не очень-то характерно для четырехлетних девочек. Но зачем теперь об этом рассказывать папе? Это только причинит ему боль. Ему вовсе не обязательно знать все о моей жизни. К тому же есть вещи, в которых, пусть тебе уже двадцать семь, невозможно признаться отцу. Даже если бы захотела, я едва ли смогла бы подобрать слова.

— Пап, меня там не было. В тот день, — солгала я сквозь зубы, сжав его руку.

Он отвернулся и закрыл глаза. Его снедало любопытство, но, как я говорила Куки, иногда лучше ничего не знать.

— Это ведь был он? Тот негодяй, который тебя избил? — уточнил дядя Боб.

Допив шоколад, я ответила:

— Да. Он пытался меня закадрить, я отказалась, он разозлился, а остальное тебе известно. — Я не собиралась открывать им правду. Это значило бы рисковать свободой Рози.

— В общем, поедем в участок и все обсудим, — подытожил дядя Боб.