Первая мировая война в 211 эпизодах - [148]
Большинство дел, передаваемых в суд, объяснялось обычным, примитивным доносительством. Была создана гражданская гвардия добровольцев, которые подслушивали уличные разговоры и вызывали полицию, если произносилось нечто неподобающее. Кроме того, прослушивались телефоны. В этот день Корде отмечает несколько предупреждений, которые недавно появились в его министерстве:
В такой-то день и в такое-то время кто-то позвонил префекту Амьена, и тот ответил, что положение серьезное и что британцы, как обычно, отступают. Очень предосудительный разговор.
Или:
С такого-то номера в вашем учреждении позвонили даме, номер такой-то, и спросили, как дела. В разговоре употреблялись неприличные выражения, которые не следует повторять.
С тех пор как начались обстрелы Парижа, Корде снова замечает, что стремление людей к нормальному образу жизни неистребимо, что люди просто наделены талантом налаживать свою повседневную жизнь даже в экстремальных условиях.
Когда начинался артобстрел, полицейские предупреждали о нем жителей Парижа, дуя в свои свистки и стуча в маленькие барабаны. Но зрелище это вызывало скорее смех, чем тревогу (свистеть и барабанить одновременно гораздо труднее, чем думают), так что уличные мальчишки, домашние хозяйки и проходящие мимо солдаты просто потешались над полицейскими. Затем вдалеке раздавались взрывы. Корде, который никогда раньше не слышал, как взрываются снаряды, описывает в своем дневнике этот звук как “пустой, тяжелый и гулкий”. Он пишет, как однажды утром, когда упал снаряд, люди продолжали спокойно выбивать свои ковры и эти звуки заглушали эхо взрыва. А один его друг вообще не слышал взрыва, поскольку алжирцы, главные уборщики города, страшно гремели, опустошая помойные баки.
Корде ужасается реакции людей: “В каких-нибудь пятидесяти метрах от катастрофы люди продолжают покупать и продавать, любить и работать, есть и пить”. В Страстную пятницу снаряд попал в церковь на площади Сен-Жерве, прямо во время богослужения; внутри было множество народу, все молились о погибших в тяжелых боях прошлых недель. Крыша обрушилась, и семьдесят пять человек погибли на месте. (Обычно случайные взрывы приводили к гораздо меньшим жертвам. Часто обходилось без жертв[277].) Когда это случилось, Корде находился в метро, но затем он вышел на станции “Мадлен”, и незнакомая женщина поведала ему о произошедшем. “Несколько молодых людей, сидевших на балюстраде у входа в метро, расхохотались”.
В этот день Корде зашел в кафе. За столом сидели четверо мужчин и играли в карты, комментируя при этом бомбежки последних дней:
Я хожу трефами… Там было четырнадцать убитых… Я иду с козыря… И сорок раненых… Червы!.. И женщины тоже… Козырь! Козырь и пики!
Четверг, 23 мая 1918 года
Харви Кушинг покупает в Лондоне сахар
Госпиталь находится в доме номер 10 на Карлтон-Хаус-Террас, совсем рядом с Пэлл-Мэлл, с видом на Сент-Джеймский парк. Местонахождение в фешенебельном квартале указывает на то, что госпиталь — частное заведение, предназначенное только для раненых офицеров, основанное английской аристократкой, в данном случае — леди Ридли[278]. Кушинг пришел сюда навестить знакомого, пилота Микки Белл-Ирвинга, который проходит здесь лечение.
Кушинг прибыл в Лондон с официальным поручением. Он должен встретиться с некоторыми высокопоставленными чинами британской военно-медицинской службы и обсудить с ними перспективы сотрудничества в области неврологии. Он вовсе не сожалеет о том, что вынужден был покинуть Булонь-сюр-Мер. Второе весеннее наступление немцев во Фландрии уже выдохлось, и на фронте воцарилось тревожное затишье. Однако немецкие авианалеты продолжались с неослабевающей силой; ясной лунной ночью, накануне отъезда Кушинга в Англию, Булонь-сюр-Мер подвергся ожесточенной бомбежке.
Лондон вызвал в Кушинге смешанные чувства.
Несмотря на конец мая, город представлял собой серое, унылое зрелище. По городу бродит немало инвалидов. Все мечтают о мире. По общему мнению, если бы США не ввязались в войну, она уже закончилась бы. Но люди стали более открытыми, от пресловутой британской чопорности не осталось и следа, даже на улице или в метро к Кушингу часто подходят прохожие, очевидно привлеченные видом его американской формы, дружески предлагают ему свою помощь или начинают объяснять вещи, которые на самом деле не требовали объяснения.
В Лондоне ощущалась нехватка продовольствия; прежде всего сахара и масла. Кушинг отметил, что в отеле утром за завтраком ему подали французскую булочку с двумя крохотными кусочками неаппетитного маргарина, а к кофе не было сахара. Вместе с тем в магазине для американских военных он смог купить килограмм сахару всего за несколько пенсов. Свою покупку он спрятал в коробку из-под сигарет “Fatima’s” и передал ее знакомому англичанину. Все можно купить, были бы деньги и связи. Кушинг не замечал, чтобы здоровье горожан ухудшилось. Люди меньше едят и больше ходят пешком, и “их мозги только здоровеют от этого”.
Кушинг вошел в палату, где лежал пилот. Микки пострадал не в бою: он упражнялся, осваивая фигуры высшего пилотажа. Он совершил в воздухе уже много петлей и бочек, как вдруг одно крыло треснуло, и самолет начал падать вниз с высоты около 1500 метров. Чудесным образом пилот выжил, но получил серьезные ранения. Врачи были вынуждены ампутировать ему ногу.
